– Я им говорил, Аллах не простит, – печально произнес татарин. – Грех большой идолу намаз делать. А они смеялся.
– Вот и досмеялись, – подтвердил его правоту священник. – Двоих уже господь призвал, один в реанимации...
Татарин сокрушенно зацокал языком.
– Жалка. Такой молодой... Жена нет, дети нет. Кончился род.
Охвативший мелкие, почти невесомые щепки огонь жадно пожрал их и теперь перекинулся на более крупные обломки идола. Отец Василий вернул коробок и отошел к скамье. Невыносимый жар солнца теперь многократно усилился жаром от костра. Но что значит этот жар по сравнению с неугасимым, вечным пламенем преисподней?
Некоторое время священник так и сидел, а потом, когда костер начал угасать, пришел в себя и понял, что весь покрыт мелкой деревянной трухой, серым душистым пеплом и липким, противным потом. Он сгреб золу в кучу, вышел через калитку на улицу и долго, тщательно умывался под колонкой, смывая с себя гнев и жажду разрушения, а потом глубоко вдохнул и направился в центр. Теперь ему предстояла еще одна задача – уничтожить один из главных источников воплощенного в дереве язычества.
С тщедушным Сусликом он учился в одной школе. Но пути их быстро разошлись. Когда Михаил Шатунов ушел в армию, откосивший от службы по состоянию здоровья Суслик поступил в Институт культуры. Когда Михаил Шатунов остался на сверхсрочную и давил гадов, Суслик пил портвейн и носил на шее огромный, собственноручно вырезанный из красного дерева крест. Затем, уже когда Мишаня вернулся в Усть-Кудеяр отцом Василием, Суслик ударился в «поиски корней»: отпустил роскошную, красиво седеющую по краям бороду, начал активно изучать славяно-горецкую борьбу и, вот надо же, докатился! Отец Василий прекрасно опознал «почерк», каким был исполнен языческий идол, – его изготовил все тот же Суслик.
Священник, не переставая утирать беспрерывно катящийся по лицу пот, снова пересек центральную площадь и отметил, что народа на улицах практически нет – город как вымер. Безумная жара загнала всех по домам и кондиционированным офисам.
Отец Василий почти бегом ворвался в тенистую аллейку, ведущую к целому ряду серых одинаковых пятиэтажек, и замер. Недалеко от него, буквально в полусотне метров, садился в машину Бача. Сомнений не было: двух таких костюмчиков «от кутюр» в Усть-Кудеяре быть не могло.
– Вот бесовщина! – пробормотал отец Василий. Связь между молодым, законопослушным и вообще образцово-показательным предпринимателем Василием Бачуриным и языческим нашествием становилась все ощутимее.
Отец Василий преодолел последние метры, вбежал в знакомый подъезд – бывал он здесь лет пятнадцать назад, – задыхаясь, поднялся на третий этаж и толкнул нужную дверь. Та легко открылась, и священник без промедления вошел. Одетый в чудную желтую куртку Суслик стоял перед побитым, заляпанным краской столом и любовался разложенными по поверхности зелеными купюрами.
– Здорово, Суслик! – прохрипел священник.
–