Что скрылось во тьме? Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 16. Павел Амнуэль

порой лучшими футурологами, нежели дипломированные специалисты в этой области. Хороший автор, работающий в области hard science fiction, продолжив в будущее ту же тенденцию, о которой сообщают футурологи (часто – ad absurdum), не останавливается, разводя руками (что, мол, делать – бритва Оккама…), а придумывает качественно новую идею, совершенно новую ситуацию, ломает тенденцию, находит выход. Может, совершенно неправильный, но достаточно часто – все-таки верный. Фантаст создает сущность сверх необходимого – и выигрывает.

      Конечно, и ошибиться может запросто. Писатель-фантаст может себе это позволить, репутация фантастической литературы от этого не пострадает, особенно если написано произведение талантливо и читается, как говорят, на одном дыхании. А ученый слишком дорожит своей репутацией, он всегда помнит о бритве Оккама. Для футуролога принцип этот становится даже не бритвой, а настоящим Дамокловым мечом…

      * * *

      За семь столетий, прошедших после того, как францисканский монах Оккам сформулировал методологический принцип экономии мышления, в науке успело сформироваться (да и развенчаться тоже) множество мифов. Один из таких мифов: без применения бритвы Оккама наука существовать не может. Не нужно измышлять лишних сущностей!

      Если ученый хочет, чтобы в его науке воцарился застой, если он хочет, чтобы принципиально новые открытия проходили мимо его сознания, если, иными словами, он хочет спокойного существования в «научном болоте», что ж, – пусть берет принцип Оккама на вооружение и любую проблему атакует с этой обоюдоострой бритвой в руке. Ничего принципиально нового он в науке – особенно в современной – не откроет.

      И в этом – то общее, что объединяет науку и научную фантастику.

Вести-Окна, 6 июня 2006,

стр. 48—50.

      ЧТО СКРЫЛОСЬ ВО ТЬМЕ?

      Перелет был долгим – десять часов, – и они, конечно, разговорились. Точнее, сначала разговорился Баснер, привыкший на факультете к дискуссиям и многословным преподавательским вечеринкам. Купревич включился, когда монолог соседа завершился прямым вопросом: «А вы что скажете по этому поводу?». По поводу фальсификации исторических артефактов, а конкретно, писем генерала Гранта, датированных апрелем 1868 года, сказать ему было решительно нечего, и потому он вяло заметил, что, к сожалению, слишком далек от исторической науки. Все, что рассказал мистер… мм… Баснер… интересно. Однако… В третий раз повторив «однако» и не придумав, что сказать в продолжение, Купревич умолк, а сосед задал вопрос, который мог бы прозвучать и в самом начале монолога:

      – Простите, вы кто по профессии? Извините, если вопрос кажется вам некорректным.

      – Ну что вы, – отозвался Купревич. – Я астрофизик, работаю в Гарвард-Смитсонианском центре.

      Баснер выпрямился в кресле и посмотрел на соседа новым взглядом: с интересом не только к себе, но и к неожиданному полезному