Дабы загладить инцидент, Краван охотно выпускает «Новое дополненное издание» с исправлениями, в которых, тем не менее, не прослеживается ни толики раскаяния. Призвав читателей прислать ему деньги и подарки, а также анонсировав шестой номер «Сейчас», он бросает журнал, свою жену Рене Буше и опостылевший ему Париж и снова отправляется в путь. Первая мировая война застаёт его на Балканах (впрочем, версии о его местонахождении в это время расходятся), но Краван неутомимо продолжает переезжать из одной страны в другую. Он систематично меняет паспорта и, кажется, не имеет никакого стабильного заработка. Его знакомые и друзья теряются в догадках: одни говорят, что Краван во Франции, другие утверждают, что он где-то в центральной Европе, а среди документов вдруг находится афиша афинского театра, в которой объявляется о первом в истории Греции бое между «канадским чемпионом Артюром Краваном и призёром олимпийских игр, боксёром Георгием Калафатисом» – в общем, Краван бежит от мобилизации. Он категорически против войны:
«Ваша война <…> будет последней, если она только когда- нибудь закончится. А закончится она намного раньше, чем все предполагают. Появилось уже достаточно много оголодавших людей. Только вот не стоит особенно рассчитывать на то, что всё вернётся на круги своя. Эта война оставит после себя полную разруху. Весь мир, к примеру, ждёт крах, и – запомни мои слова – крах этот продлится не мгновение и даже не десять лет, а возможно, целых двадцать»[10].
В 1916 году он оказывается в Барселоне и даже остаётся там на некоторое время: общается с семейством Пикабиа, даёт уроки бокса и выходит на ринг с чемпионом мира Джеком Джонсоном. Однако вскоре военная смута начинает ощущаться и в Испании, и Краван – виртуозный дезертир – немедленно уезжает в Америку:
«Меня не заставишь маршировать! Я не марширую для их современного искусства. Я не марширую для их Великой войны!»[11] – объявляет он.
В Нью-Йорке он продолжает пускать всем пыль в глаза:
«Казалось, он жил жизнью настолько праздной, что все с полным на то основанием считали его богачом. Он часто рассказывал о своей вилле с верандой (которая в конечном счёте оказалась будкой на крыше Пенсильванского вокзала)»[12].
За неимением жилья Краван ночует у проституток, но действуя по тому же сценарию, что и в Париже, он достаточно быстро осваивается в кругах нью-йоркской богемы:
«Он добился немалого успеха на ужине, устроенном в его честь в клубе Н…, спросив у присутствующих: “Почему это вы, американцы, столь невыносимо грубы?” И все тут же ринулись наперебой приглашать его в гости…»[13]
Краван в мгновение ока становится завсегдатаем галерей и разнообразных художественных мероприятий и продолжает с нескрываемым ликованием ловить на себе удивлённые взгляды. Так, на очередном бале-маскараде он появляется в одной простыне, накинутой на голое тело, и, оказавшись в центре внимания, пытается снять свой «костюм».
Он