Рождённые в предвестье бури, мы ждём её со всем кортежем туч, громов и молний, и многие из нас – а эти строки я пишу для созданий мужественных и не боящихся крайностей – называют этот будущий и, может даже, недалёкий катаклизм Революцией.
Скажите мне, сверстники с сердцами, клокочущими верой (тогда как старцы считают вас скептиками) – где нам укрыть опалённые дневным солнцем веки, где проведём мы ночи, отданные во власть грёз и галлюцинаций?
Ночь для нас зачастую – лишь бессонница, беспокойство и терзания. Кино распахивает перед нами свой мрак. Заглянем в открывшуюся нам драму. Если у героев в груди сердце, а не рубленая котлета, если предмет их страданий не оставляет равнодушными и нас, мы решительно шагнём в их мир. Если же перед нами всего лишь марионетки, мы рассмеёмся грубо и надменно, и всей прохлады ночи не хватит, чтобы остудить наши обожжённые глаза.
Тем хуже для посредственных фильмов. Придёт день, когда мы разорвём в клочья экран, позволяющий показывать одиозные и смехотворные ленты.
Ман Рэй[1], которому кино уже обязано многим и, не подчиняйся оно диктату капитала, могло бы быть обязано куда бо́льшим, сказал мне как-то, что фильмы на три четверти состоят из открываемых и закрываемых дверей и симулирования разговоров – вещей, признаем, совершенно необходимых.
С другой стороны – вы замечали, что в кино, за исключением хроники и нескольких немецких фильмов, никогда не показывают похорон? Любопытно, что с экранов изгнано изображение смерти – или любви: я говорю тут о любви самозабвенной, с её звериной жестокостью и всем, что в ней есть восхитительного и дикого, – или гильотины (что как раз пошло бы на пользу некоторым из наших милых соотечественников; те уразумели бы, насколько законным порой бывает лишение жизни себе подобных) – но зато можно сколько угодно хлопать дверьми или шевелить губами в мнимой беседе.
О безвестный цензор, хорошо ли ты осознал смысл этих последних сцен – или сердце и душа твои из жести?
Фильм «Морская звезда», 1928. Режиссёр Ман Рэй
И вместе с тем, вся меланхолия, вся безнадёжность нашей жизни заключены в этих действиях: закрыть одну дверь, открыть другую, говорить – или прикидываться, что говоришь.
Двери открывают нашему взору одни убогие пейзажи и закрывают перед нами другие такие же ничтожества. Нашим дышащим поэзией сердцам по большей части дела нет до наших разговоров. И языки у нас, о герои киноэкрана, своей немотой, быть может, превосходят ваши. Дайте же нам фильмы, не уступающие по силе нашим терзаниям! Руки прочь, цензоры-тупицы, от тех редких достойных лент, что попадают к нам в основном из заповедного уголка Америки – Лос-Анджелеса, свободного города посреди порабощённых земель!
Оставьте же нам наших желанных героинь, не трогайте наших героев. Мир, в котором мы живём, слишком жалок для того, чтобы грёза становилась двойником реальности. Где же вы, героические годы? И заявлю во всеуслышание: