– Тима, – сказал я ему почти ласково, – пойми же, голубчик, что ты у нас лидер не какой-то вшивой демшизы, а настоящей патриотической партии, суровой и неподкупной. Ты – лицо униженных и оскорбленных, ты – надежда нации, ты – будущий выбор России. Ты – оппозиция компрадорскому режиму, в конце концов. Страсбург? На хрен тебе сдался Страсбург! Тебе на всю Европу насрать с высокой колокольни. Однажды Европа сама к тебе придет, да еще в ножки поклонится.
– Думаете, придет? – Погодин молодцевато выпятил пузо. Щеки у лица униженных и оскорбленных сделались еще шире.
Толстомордость Тимы вынудила меня убить в зародыше отличную идею смены вывески его партии. Невнятную рыхлую «Почву», из-за которой столько дурацкой возни и грызни, я бы чисто по-ленински отдал на фиг крестьянам, а для Погодина учредил бы партию с пассионарным названием «Ну, погоди!» – эдакий мощный гибрид из народности в стиле «Форца, Италия!», упертости в духе галльского «Нацфронта» и нашей ностальгии по совковым архетипам из любимых мультиков… Увы, в формат историй про волка и зайца образ жирного хомяка никак не вписывался. Третий лишний.
– Приползет Европа на полусогнутых, – заверил я Тиму. – За нефтью и за газом – непременно. Все их капризы кончаются ровно там, где начинается труба. Ты же в юности учил философию, должен помнить: базис – главное, сантименты – потом. Запад, как кошка, привыкает не к человеку, а к месту. Сталина терпели, с Брежневым целовались. Когда станешь президентом ты, и ты будешь хорош.
Услышав последнюю фразу, наш хомяк разулыбался и всколыхнул телеса. В нем – несмотря на английский костюм, два высших образования и три иностранных языка – необъяснимо сочетались хитрость с наивностью. Тима был уверен, что стал игроком первого состава. Он не сомневался, что тип, ему подобный, в тайном кремлевском раскладе может быть главным кандидатом на выборах. Не будь у него такой убежденности, я сразу бы выкинул проект на помойку. Актеришек для вторых ролей подобрать нетрудно, желающих вагон. Однако в нашем деле важен этот самый реализм.
Тем временем довольная гримаса на хомячьем лице уступила место сперва задумчивости, потом беспокойству.
– Иван Николаевич, – Погодин заерзал в кресле, – а мы сегодня какая оппозиция режиму, уже непримиримая или еще конструктивная?
Тима не хуже меня знал, что у активных борцов харизма отрастает быстрее. Время от времени мы устраивали «Почве» небольшие показательные репрессии, снимая с выборов пару-тройку партийных кандидатов. В ответ Погодин исполнял перед