Винсент слышал это уже много раз.
– Ну и что? – перебил он жену. – Ульрика будет распоряжаться твоей жизнью настолько, насколько ты ей это позволишь.
– Но над тобой она ведь давно не имеет никакой власти, ты сам не раз об этом говорил.
– Мария, у нас с твоей сестрой общие дети. Тем не менее я живу с тобой, а не с ней.
– У нас с тобой тоже ребенок.
– Это так, хотя иногда я сомневаюсь, осознает ли Астон, что у него есть папа. Думаю, он был бы не прочь жениться на тебе.
Мария улыбнулась одними уголками рта, но быстро вернула лицу прежнее мрачное выражение. «Боевой петушок» – тринадцать букв. Семь согласных и шесть гласных. В 1385 году норвежский король Олоф стал королем Швеции. Олоф, или Улоф – второе имя их с Ульрикой сына Беньямина. Чашка Винсента – «Боевой петушок» – 1385 – король Улоф – Беньямин – Винсент. Круг замкнулся. Винсент понял, что следующая ее реплика будет про Беньямина.
– Кстати, передай своей дочери, чтобы никогда не называла меня тетей. Ульрике очень нравится, когда она это делает.
Слезы в глазах Марии высохли, и теперь она выглядела скорее рассерженной, чем огорченной. Что ж, с этим уже можно было худо-бедно справиться.
– Обещаю поговорить с ней, – ответил Винсент, сунул мобильник в карман и поднялся со стула.
– Кстати, когда ты думаешь рассказать о той женщине из полиции? – вдруг вспомнила Мария.
– О какой женщине?
– Я знаю, что ты был в «Ривале» с какой-то женщиной.
– Да, я сам говорил тебе, что у меня деловая встреча.
– Не перебивай меня! – прошипела она.
Новая тема опять ее распалила.
– Ты меня не слушаешь, Винсент. Где ты, о чем думаешь? Где вы встретитесь с ней в следующий раз и как у вас получилось в последний? Или диваны в «Ривале» недостаточно высокие, чтобы… Я, наверное, должна благодарить тебя за то, что ты до сих пор не привел ее сюда… Пока, во всяком случае…
Винсент закрыл лицо ладонями и попытался успокоиться. Он помнил ее первые приступы ревности, это было нечто по-настоящему ужасное. Но Мария не была такой с самого начала. Ее ревность становилась все ожесточеннее по мере того, как их отношения ухудшались. Винсент приучал себя к этому, но переживал все так же сильно.
Ничего не помогало. Эти обвинения в супружеской измене залегали глубже, чем могли достать рациональные аргументы, и были обращены к чему-то самому сущностному, утробному. Винсент понимал, во всяком случае, что дело здесь не в нем, а в самой Марии. Как, впрочем, и всегда.
– Дорогая, – начал он, внимательно следя за дыханием и пытаясь нормализовать скакнувший адреналин, – мы, конечно, не будем вспоминать двадцатипятилетних юношей с твоего курса. Дело твое, но в последний раз мы с Миной встречались в отделении полиции. Я буду помогать ей… им, группе расследования. Но если ты будешь каждый раз устраивать сцены, я просто не смогу работать. Что я тогда им скажу, как ты думаешь?
Мария