На месте безобразного нароста – этот изящно зашитый рубец, который через несколько недель станет совсем незаметным. Я был доволен собой.
– Оставим его здесь, пока он не очнется, – сказал я. – Помоги уложить его на одеяла.
Мы устроили пса поудобнее перед электрокамином, и я отправился по утренним вызовам.
Мы обедали, когда наш слух поразил на редкость странный звук – нечто среднее между стоном и воем. Возникал он негромко, достигал пронзительнейшего крещендо, затем пробегал всю гамму в обратном порядке и замирал.
Зигфрид, вздрогнув, оторвался от супа.
– Во имя всего святого, что это?
– Наверное, собака, которую я оперировал утром, – ответил я. – Иногда такое случается при ослаблении действия барбитуратов. Наверное, он скоро очнется.
Зигфрид посмотрел на меня с явным сомнением.
– Будем надеяться. Я долго не выдержу. У меня мурашки по коже бегают.
Мы пошли посмотреть на пса. Пульс хорошего наполнения, дыхание глубокое и ровное, слизистые нормального цвета. Он все еще лежал, неподвижно вытянувшись, и о том, что сознание должно было вот-вот вернуться к нему, свидетельствовал только вой, который теперь повторялся регулярно каждые десять секунд.
– Да, у него все в порядке, – сказал Зигфрид. – Но до чего же он пакостно воет! Пошли отсюда.
Обед был доеден поспешно и в полной тишине, если не считать непрерывного звукового сопровождения. Зигфрид вскочил, не дожевав последний кусок.
– Ну, мне надо отправляться. Вызовов масса. Тристан, по-моему, собаку надо перенести в гостиную и уложить перед огнем. Так тебе проще будет за ним присматривать.
Глаза Тристана полезли на лоб.
– Ты хочешь, чтобы я весь день просидел здесь под эту музыку?
– Вот именно. Отослать его к хозяину, пока он не очнется, никак нельзя, и я не могу допустить, чтобы с ним что-нибудь случилось. Он нуждается во внимании и заботе.
– Может быть, ты хочешь, чтобы я держал его за лапу или покатал в колясочке по рыночной площади?
– Избавь меня от дурацких острот! Будешь сидеть с собакой, и никаких разговоров!
Мы с Тристаном протащили тяжелого пса по коридору на одеялах, и я отправился по вызовам. Проходя по коридору, я посмотрел в открытую дверь на большое черное тело у камина и на Тристана, уныло поникшего в кресле. Вой не прекращался. Я поторопился закрыть дверь.
Когда я вернулся, уже стемнело и старый дом возвышался надо мной, темный и безмолвный, на фоне холодного неба. Безмолвный-то безмолвный, но вой все еще отдавался эхом в коридоре, и жуткие его отголоски достигали даже пустынной улицы.
Захлопнув дверцу машины, я взглянул на свои часы. Шесть часов! Значит, Тристан наслаждается этим уже четыре часа. Я взбежал на крыльцо, пробежал по коридору, открыл дверь гостиной – и у меня застучало в висках. Тристан стоял спиной ко