– А мне давай пинту, – не унимался старик. – Авось нацедишь, не переломисся. В моей молодости не было никаких паршивых литров.
– В твоей молодости мы ваще все жили на деревьях, – сказал бармен, оглядывая остальных.
Все захохотали, и неловкость при появлении Уинстона, похоже, прошла. Лицо старика под белой щетиной порозовело. Он развернулся, что-то бормоча, и наткнулся на Уинстона. Уинстон мягко подхватил его под руку.
– Можно угостить вас? – спросил он.
– Вы жынтльмен, – сказал старик, снова расправив плечи и, кажется, не обращая внимания на синий комбинезон. – Пинту! – крикнул он бармену. – Пинту тычка.
Бармен сполоснул два толстых пол-литровых стакана в бочонке под стойкой и налил в них темного пива. Кроме пива в пабах ничего не подавали. Пролам джин не полагался, хотя добыть его было несложно. Игра в дротики снова пошла полным ходом, а группа за стойкой продолжила обсуждать лотерейные билеты. Про Уинстона ненадолго забыли. У окна стоял сосновый стол, за которым можно было побеседовать со стариком, не привлекая постороннего внимания. Уинстон понимал, как ужасно рискует, но здесь, во всяком случае, не было телеэкрана – это он отметил сразу, как только вошел.
– Он же ж мог бы нацедить мне пинту, – проворчал старик, усаживаясь перед стаканом. – Пол-литра мне маловато. Ни то ни се. А цельный литр – многовато. Ссать замучаешься. Не говоря о цене.
– Наверное, вы много повидали перемен со времен вашей молодости, – осторожно начал Уинстон.
Бледно-голубые глаза старика взглянули на мишень для дротиков, потом переместились на бар, а оттуда на дверь в туалет, словно рассчитывая отыскать перемены прямо здесь, в пабе.
– Пивас был лучше, – сказал, наконец, старик. – И дешевше! В моей молодости мягкий пивас – мы называли его «тычок» – был по четыре пенса за пинту. Это еще до войны, кнешно.
– А какой войны? – уточнил Уинстон.
– Да эти войны вечны, – расплывчато произнес старик и поднял стакан, снова распрямившись. – За ваше наилучшайшее здравие!
Острый кадык на его тощей шее заходил ходуном – и пива как не бывало. Уинстон сходил к барной стойке и принес еще два пол-литровых стакана. Старик, похоже, забыл о своем предубеждении против целого литра.
– Вы намного старше меня, – продолжил Уинстон. – Наверное, вы уже были взрослым, когда я родился. Вы можете вспомнить, какой была жизнь в прежние времена, до Революции. Мои ровесники на самом деле ничего не знают о том времени. Мы можем о нем только в книгах читать, а кто их знает, что там правда. Мне бы хотелось узнать, что вы думаете. Книги по истории говорят, что до Революции жизнь была совершенно другой. Народ ужасно угнетали, кругом несправедливость, нищета – хуже, чем можно представить. В самом Лондоне большинство людей жили впроголодь с рождения до смерти. Каждый второй ходил босиком. Работали по двенадцать часов, школу