– Что скажешь? – уже гляжу на Степана, ожидая его собственный вердикт. Чем нравился мне Власов, так это не только его без башенными нарядами и непонятными причёсками, а той серьёзностью, с которой он относится к каждому мертвецу, вошедшему в его владения. Никакого пренебрежения, неважно бомжи или шейхи, да будь то президент, все равно для него все равны.
– По состоянию могу сказать, что араб вполне был здоровым мужиком. – Пролистывает историю, которую сам же часами раньше тщательно заполнял от руки, потому что Степан единственный анатом, категорически отказывающийся работать с компьютерами, сваливая, как и я, всю работу на молодняка-стажёра. – Мгновенная смерть от поражения пули в лобную долю мозга, кстати она не прошла насквозь. Калибр был небольшой.
– Примерно, – перебиваю его, записывая себе на бумажку данные.
– Ну, смею предположить от 6.5 до 8.0 мм, – хмурится, затем ещё раз осматривает лоб холодного араба, линейкой измеряя диаметр дырки в кости. – Если учитывать, что дырка косая, то считай 7 мм. Обычное лёгкое огнестрельное, которое купить можно в любой подворотне. – Жмёт плечами и вновь скрывает шейха в холодильнике.
– Часы смерти?
– Ближе к полуночи, – затем называет дату, подтверждая слова сотрудников нашего участка, что нашли шейха сутками позже.
– Ещё была обнаружена на одежде посторонняя кровь, не принадлежащая ему, – Степан указывает пальцем на закрытый ящик.
– Что ж, это уже интересно, – снимаю перчатки с рук и кидаю в урну, затем жму руку Власову. – Жду от тебя полный отчёт.
– Ну конечно, Бес, верные демоны служат только истинному хозяину, – комната наполняется живым смехом Власова, тот подмигивает и улыбается, как псих, сбежавший с клиники.
– Это хорошо, – просто отвечаю без какой-либо шутки в словах, будто намекаю, что я действительно поймаю его за язык, если тот решится пойти против.
Покидаю владения Власова, вытирая по пути руки влажной салфеткой, потому что запах мёртвых, как едкий хлор въедается в ткань и кожу. Не останавливаясь, кидаю в урну использованную целлюлозу, надеваю свой мотоциклетный шлем и завожу байк, намереваясь закончить сегодняшний день стопкой водки и посиделкой в гордом и привычном для меня одиночестве на берегу реки. Недалеко вдоль набережной есть тихий бар, где я, как постоянный гость прописался, и жуткий мужик бармен Димон каждый раз встречает с распростёртыми объятиями, потому что однажды в щепки упитый рассказал о случившемся со своей семьёй. Димон молчаливый, лишь с сожалением в глазах кивком дал понять, что понимает меня и слушает, затем продолжил натирать стаканы