– Авдотья! – шикнула ей. Городищев подошёл к девушке и поднял её лицо пальцами:
– Что ж, Авдотья, мадам надо слушаться.
– Простите, – пробормотала она.
Городищев достал из стеклянного шкафчика, занавешенного изнутри шторками, три стакана в подстаканниках – ей богу, как в наших поездах! – и налил в каждый заварки из чайника. Потом поднёс стаканы по очереди к кранику самовара и долил горячей водой. Поставив передо мной один, спросил:
– Сахару, Татьяна Ивановна?
– Покорнейше благодарю, – отказалась я. Откуда все эти словечки в моём репертуаре?
Он положил два куска неопределённой формы себе в чай и принялся размешивать ложечкой. Потом посмотрел на меня пристально:
– Татьяна Ивановна, так что вы хотели сказать? Отчего Авдотье не нужен жёлтый билет?
– Потому что она не работает у меня… хм, как там сказал господин Трубин? профурсеткой. Она служанка.
– Это ещё надо доказать.
– Каких доказательств вы хотите? Есть только моё честное слово. И «Пакотилья» прекратила своё существование.
– Как это?
Он казался удивлённым. Карие глаза смотрели пристально, настойчиво. Я улыбнулась, ощущая, как вымоталась. Сказала:
– На месте заведения я хочу открыть музыкальный салон.
– Музыкальный салон?
Городищев даже поперхнулся глотком чая, закашлялся. Подавив в себе желание вскочить и похлопать его по спине, я подтвердила самым спокойным тоном, на который была сейчас способна:
– Совершенно верно. Салон, куда будут приходить не за плотской любовью, а за эстетическим наслаждением от хорошей музыки, дорогого вина и общения с интересными собеседницами.
Тут, похоже, удивилась даже Авдотья. Но я не обратила на неё никакого внимания – не на Авдотью я смотрела, а на кареглазого коллежского асессора Городищева. Прокашлявшись, он усмехнулся и легонько склонил голову, словно признавая за мной право совершать ошибки:
– Что же, это богоугодное дело, Татьяна Ивановна. С любопытством зайду к вам, когда вы откроетесь.
– Благодарю, – ответила я. – Так что с паспортом для Авдотьи?
– Думаю, мы можем устроить это, – задумчиво сказал Городищев. Мне показалось, что он уже думает о чём-то другом, и даже захотелось немного обидеться. Я отпила глоток горячего чая и поставила стакан на стол. Авдотья сделала то же самое. По-моему, она боялась даже дышать в кабинете полицейского. А мне наоборот дышалось очень легко, когда я смотрела на Городищева.
Лес я знаю, мужчин тоже…
Этот мною даже не заинтересовался, кроме как случаем полицейского беспредела в рядах сотрудников. А это значит… Что это значит? Что я выгляжу в горчичном платье, как чучело – раз. Что, возможно, он женат и счастлив в браке – два. Что я старею и теряю хватку – три.
Ни одна из этих версий для меня не приемлема.
Может быть, надо надавить?
Я даже уже рот открыла, чтобы задать