– Если ты не изменишься.
– Но все меняются, мы стареем.
– Можно и в старости быть возвышенными.
– Но я буду некрасивая.
– Кто тебе это сказал? Может быть, ты будешь за пределами представлений о красоте. Будешь глубокая и сильная.
– Амедео, как же тебя сложно понимать иногда…
– Потому что я – не возвышенный. А вот ты – да, и поэтому тебя легко понимать.
– Амедео Модильяни, ты просто помешанный!
– Помешанный, но не возвышенный.
– Для меня – возвышенный.
– Нина, ты великолепна.
– Великолепная это меньше, чем возвышенная?
– Нет, одно без другого не бывает. Они неразлучны.
Я возвращаюсь домой – и вижу на столике в прихожей мужскую шляпу. Дверь в гостиную закрыта, оттуда доносится мамин голос, на который я поначалу не обращаю внимания. Я делаю несколько шагов и снова слышу ее голос, на этот раз – громкий, резкий и сухой. Плохой знак.
– Дедо!
Я останавливаюсь и некоторое время остаюсь неподвижен.
– Дедо!
Теперь я знаю, что она должна мне сказать что-то неприятное: тон и твердость голоса не оставляют сомнений. Я подхожу к закрытой двери гостиной и стучусь.
– Заходи.
У моей матери беспокойный вид. У Маргериты слегка прищурены глаза и сморщен кончик носа, как будто она чует жертву и знает ее судьбу. В комнате находится еще один человек, которого я никак не ожидал здесь увидеть, – маэстро Микели. Он смотрит на меня как на опасного преступника. Я решаю свести к минимуму свое удивление.
– Добрый день.
Мне никто не отвечает. Мама неподвижна, она застыла, словно статуя. Глядя на сестру, я не могу не думать, что если бы она сама занялась чем-то слегка безнравственным, то уделяла бы меньше внимания моим проступкам. В этой обвинительной тишине мне приходится сдерживать смех, потому что, глядя на сидящих рядом Маргериту и Микели, я понимаю, что они в чем-то похожи. Губы, сложенные уточкой, придают обоим вид тех, кто приговаривает себя ко многим лишениям.
Наконец мама нарушает молчание:
– Дедо.
– Да, мама.
– Ты знаешь сеновал, который находится в деревне недалеко от того места, куда вы ходите рисовать с другими учениками маэстро Микели?
– Сеновал?
– Да.
Я делаю вид, что не понимаю.
– Сеновал?
– Ты прекрасно понял.
Я начинаю испытывать неприятные физические ощущения: у меня учащается сердцебиение, я покрываюсь потом, меня бросает то в жар, то в холод. Комната вращается вокруг меня, лицо моей сестры увеличивается в гримасе и становится огромным. Кажется, я на грани краха.
– Сеновал?
– Перестань повторять одно и то же. Ты знаешь тот сеновал?
Слово само по себе вырывается из моего рта, я им не управляю.
– Сеновал?
Моя мать не верит своим ушам; она бросает взгляд на Микели, будто прося его проявить еще немного терпения.
До меня доносятся звуки… скрип деревянного пола. Это шаги моей