Когда лимузин выехал на Вильгельмштрассе, Деканозов и Бережков увидели перед зданием министерства большую толпу. Чугунные ворота на входе были залиты ярким светом софитов операторов кинохроники. Советских дипломатов ослепили фотовспышки многочисленных журналистов. Этот неожиданный прием заставил Бережкова заподозрить худшее, однако Деканозов, похоже, все еще пребывал в непоколебимой уверенности относительно того, что Германия и Россия по-прежнему находятся в мире.
Советский посол, «всего пяти футов роста, с маленьким горбатым носом и несколькими прядями черных волос, зализанными на лысом черепе»,[11] представлял собой весьма невыразительное зрелище. Гитлер, чтобы подчеркнуть это, впервые принимая Деканозова, приставил к нему двух высоченных охранников-эсэсовцев. Однако этот коротышка-грузин был очень опасен для тех, кто находился в его власти. За карательные действия на Кавказе после Гражданской войны в России Деканозова прозвали бакинским палачом.
Риббентроп в ожидании советских дипломатов расхаживал по своему кабинету «словно зверь в клетке».[12] В его облике почти не было того «государственного величия, которое он приберегал для особо знаменательных случаев».[13]
«Фюрер совершенно прав, напав на Россию сейчас, – твердил рейхсминистр, словно стараясь убедить в этом себя. – Русские обязательно сами напали бы на нас, если бы мы не сделали этого первыми».[14] Подчиненные Риббентропа были убеждены в том, что министр иностранных дел не сможет принять крушение своего самого главного, на его взгляд, детища – пакта Молотова—Риббентропа. Кроме того, он, возможно, уже начинал подозревать, что безрассудная авантюра Гитлера в конечном счете обернется величайшей катастрофой в истории.
Советских дипломатов провели в огромный кабинет рейхсминистра. Широкая полоса узорного паркета вела к массивному письменному столу. Вдоль стен выстроились на постаментах бронзовые статуэтки. Подойдя к столу, Бережков удивился тому, как выглядит рейхсминистр. «У Риббентропа было опухшее лицо пунцового цвета и мутные, как бы остановившиеся, воспаленные глаза».[15] У Бережкова мелькнула мысль, что хозяин этого кабинета пьян.
Последовали чисто формальные рукопожатия. Потом Риббентроп провел гостей к столу в углу, и все сели. Деканозов начал было зачитывать заявление с требованием объяснений от правительства Германии, но рейхсминистр перебил его, сказав, что пригласил советских дипломатов по совершенно другой причине. Запинаясь, он произнес фразу, по сути дела являвшуюся объявлением войны, хотя само слово «война» так и не было сказано вслух. «Враждебная позиция советского правительства по отношению к Германии и серьезная угроза, представляемая сосредоточением русских войск у восточной границы Германии, вынудили рейх предпринять военные контрмеры».