Аудиалы мир слышат, визуалы видят, а кинестетики чувствуют… Кто из них постоянно ходит в оперный театр? Правильно, все. Аудиал сидит с закрытыми глазами, у него своя картинка в голове, визуал может простоять все три, а то и четыре акта, если с его места недостаточно хорошо видно сцену, кинестетик всю оперу сидит, развалившись в кресле, он звуки воспринимает всем телом. Может случиться и дигитал, если жена его затащила, но он всю оперу будет раздражаться, что он сидит в театре, а должен верить, что в церкви (на лесной поляне, в королевском замке). И все, музыки не слышит, вокала тоже, три часа коту под хвост. О дигиталах больше ни слова.
Ну ладно, воспринял наш аудиал-кинестетик, насладился, ушел домой… Но он же дома еще пару постановок посмотрит или послушает, чтобы сравнить интерпретацию партии того и этого тенора, убедиться, что этот баритон в разы зловещей того, прослушать колоратуру той самой сопрано… Более того – через недельку он еще сходит на эту же оперу, ибо петь будет другой тенор и надо сравнить интерпретацию и вокал. И убедиться.
Зачем они это делают??
Вернемся в самое начало, к человеку девственному и неискушенному, который первый раз пришел в оперный театр.
Предположим, что человек у нас последовательный и дотошный, и в либретто он заглянул до прихода в театр. Чего он ждет, сидя в партере и слушая, как разыгрывается оркестр перед, скажем, оперой "Тоска" композитора Пуччини? Правильно, драматическую любовную историю, в конце которой все умрут. Под хор и симфонический оркестр.
И вот занавес раскрывается, в уши ему бьют три знаменитых аккорда, заменяющие в "Тоске" увертюру, и он видит наконец сцену, на которой с разной степенью достоверности представлен интерьер церкви. Это если постановка традиционная. Если же нет… То как повезет. Однако недописанный прикрытый чем-то женский портрет присутствовать должен обязательно. Хотя смотря что считать женским портретом…
И вот тут в полной мере проявляется то, что называется театральной условностью. На сцену вваливается (вбегает, вползает) человек, который изображает, что он с трудом ускользнул от преследователей и находится на грани потери сил. Это политический узник Чезаре Анджелотти, только что сбежавший из тюрьмы Сант-Анджело. Вопрос в том, что именно увидит зритель, сидящий в партере. Сытого и уверенного в себе современника, изображающего панический страх и обморок от усталости и истощения или же измученного тюрьмой и голодом итальянца самого начала XIX века, мечтающего найти убежище в капелле рода Аттаванти.
Итак, Анджелотти пропел в нескольких басовых фразах свою трагическую историю, нашел ключ у подножия статуи Мадонны и скрылся в дверях капеллы. Звучит игривый мотив, и в церкви появляется ризничий, именуемый по-итальянски сакристан, – тоже бас, но комический. Зритель наблюдает за ковыляющей по сцене фигурой разной степени нелепости и слушает, как сакристан речитативом басит о том, что все мусорят, а ему убирать. Если в зале слышно сдавленное хихиканье – значит, видят они именно ризничего, который очень не хочет мыть кисти художнику Марио Каварадосси.
Вот ризничий, поглядывая на корзинку с обедом художника, в которой вкусная еда и бутылка вина, пропел молитву и дёрнулся от вопроса неслышно вошедшего художника: "Что делаешь?".
Люди, которых называют любителями оперы, знают эти движения и эти реплики наизусть. Что заставляет их раз за разом идти в театр, смотреть видео постановки, слушать аудиозаписи одной и той же оперы? Что изменится в их жизни от того, что они в десятый (пятидесятый, пятисотый) раз увидят, как Марио Каварадосси стягивает полотно с неоконченного портрета Марии Магдалены? Услышат, как он, сравнивая два портрета, неизвестной ему пока блондинки и его возлюбленной брюнетки Флории Тоски, поет о том, какой разной бывает женская красота?
«Тоска» – это история, рассказанная французским драматургом Викториеном Сарду и пересказанная итальянским композитором Джакомо Пуччини. История двоих молодых людей, которые жили себе, занимались любимым делом, любили друг друга – пока им не встретился беглый политический преступник республиканец Чезаре Анджелотти, которому Каварадосси решил помочь. Два июньских дня 1800 года, Рим. Самый разгар репрессий, проводимых монархистами, свергнувшими установленную было французами Неаполитанскую республику, одним из консулов которой являлся Анджелотти. В результате этой встречи художник вступил в открытое противостояние с реакционной, с его точки зрения, государственной машиной, а певица Флория Тоска была вынуждена ввязаться в совершенно чуждые и непонятные ей мужские политические игры.
Какое дело сидящему в партере зрителю до того, узнает ли Марио Каварадосси в изможденном оборванце бывшего консула Неаполитанской республики? Захочет ли ему помочь? Сможет ли так провести разговор с внезапно появившейся ревнивой любовницей, чтобы она не начала обыскивать церковь в поисках соперницы, успокоилась и ушла как можно быстрее? Что он Гекубе, что ему Гекуба? Однако раз за разом вы, сидящие в зале оперного театра, смотрящие и слушающие видео-