идти домой. Перед уходом она мне пожаловалась: «Медсестра, которая была у меня ночью, редко заходила в мою палату. Когда я её спросила почему, она ответила, что моё состояние стабильное, поэтому я не являюсь для неё приоритетом, и мне было очень обидно это слышать». Медсестра сказала всё правильно. Если бы дело было в России, я бы объяснил ей, что первоочередным приоритетом являются пациенты, у которых остановилось сердце и их пытаются реанимировать. Приоритетом чуть поменьше пользуются те, которые ещё кое-как дышат, но вот-вот перестанут. И эта бабулька сама, как и многие наши больные, еле-еле дышала в первый день после операции, и ей тогда уделяли достаточно внимания. Но так как дело было в Америке, я не мог сказать того, что думаю, поэтому ответил: «Это, безусловно, возмутительно. Я обязательно сообщу об этом менеджеру». Бабулька ушла домой с облегчённой душой. Менеджеру я ничего не сказал, да и не собирался, потому что я – русский, и такое мелкое доносительство мне просто противно. Обидно только было осознавать, что, если на меня кто-то из пациентов пожалуется за какую-то мелочь, любой коллега по работе не моргнув глазом сообщит бы об этом начальству. А менеджер запишет жалобу и положит в личное дело, и будет иметь право использовать эту бумагу против меня в течение года со дня написания.