Между тем, Денни задрал платье уже до самых подвязок, и Дженни ощутила прикосновение горячих ладоней к бёдрам над чулками, и по телу прошлась очередная волна дрожи. Она хотела снова попросить остановиться… не делать этого… Только из приоткрытого рта вырвался лишь судорожный вздох, а ногти царапнули дерево от стиснувших крепче пальцев.
– М-м, какая прелесть, Дженни, – снова раздался низкий, бархатистый голос Дэниела. – Панталончики, да?
Девушка почувствовала, как вспыхнули жаром щёки от острого приступа смущения, и сдавленно пискнула, хватая ртом ставший густым, терпкий морской воздух. Колено Денни настойчиво раздвинуло её ноги, а руки скользнули по животу поверх тонкого батиста нижнего белья.
– Н-нет… Не надо… – вырвалось у неё жалобно, она слабо дёрнулась, но, конечно, никто её отпускать не собирался.
Очередной тихий смешок, и губы Дэниела прихватили мочку ушка, втянули, зубы чуть сжали, заставив охнуть в голос и зажмуриться от вспыхнувших перед глазами разноцветных точек. Ладони между тем подобрались к разрезу, соединённому лишь шёлковыми лентами… Пальцы Денни уверенно скользнули к самому сокровенному, раздвинув нежные складочки, и Дженни лишь слабо всхлипнула, ослеплённая нахлынувшими ощущениями, растерянная и дрожащая от острого приступа смущения. Это… слишком… Ох, господи!
– К тебе кто-нибудь прикасался {так}, милая? – вкрадчиво спросил Денни, и его пальцы мягко погладили влажные лепестки, скользнув дальше, глубже.
Дженни охнула в голос, запрокинув голову, слова протеста замерли на губах, и вместо них она выдохнула только одно:
– Н-нет…
Конечно, никто {там} до неё не дотрагивался, тем более вот так бесстыдно! И… это, оказывается, так сладко… Непристойно, откровенно, и сладко до замирающего сердца и тянущего ощущения внизу живота.
– М-м, а тебе нра-авится, Дженни, – жаркий шёпот обжигал шею, будоражил кровь, заставляя её приливать к чувствительному местечку, где так уверенно хозяйничали пальцы Дэниела. – Такая горячая, влажная, скользкая…
Она задрожала сильнее, от этих слов лицо вспыхнуло огнём, смущение лишь усилилось, оставляя на языке пряный привкус, а тело словно жило собственной жизнью, отзываясь на размеренные движения внизу. Оно послушно изогнулось, прижимаясь ближе