Приходи ко мне жить
Я молчала, ожидая продолжения дипломатического марша.
– Мы тут с Катей котенка нашли на лестнице. Ты таких любишь! Ну, с голубыми глазами, – кипятился мальчик, предусмотрительно блокируя мои возражения.
Все правильно: нашел не сам – с няней. И голубоглазые кошки – моя слабость. Как только запомнил?
– Нет, сынок, кошек нам больше не надо, – я паниковала, но старалась говорить внушительно. Отказывать любимому сыну было трудно: рано вышла из декретного, «сдав» его чудесной няне Кате. Катя в мальчике души не чаяла, он был как у Христа за пазухой. Но я все равно чувствовала себя виноватой.
– Ну мааам!
– Посмотрим, что за котенок, там и решим, – постановила я.
Больше никаких кошек. Потому что моя совесть и так нечиста. Сначала была Луча – великолепная сиамка, которую мы контрабандой протащили в общежитие, долго скрывали от всех, и которую я вынуждена была, закончив учебу, сплавить родителям в другой город. Хорошо помню, как мы сидели с ней под мокрым липким снегом в аэропорту, как она завывала громче двигателей ЯК-40, как «отметилась» кучкой в постели самого брезгливого человека нашей семьи – папы. Потом она рожала десятки котят: беспородных – черных кошечек и «в папочку» котов, или настоящих сиамских – беленьких, как облачка. Потом заболела и долго умирала, а мама поила ее куриным бульоном.
Потом была кошка Лиза – тоже красавица, но в народном вкусе. Дымчато-серая, пушистая, глазастая – и непроходимо глупая. Несмотря на набор лотков для туалета – по одному в каждом углу коридора, она величественно гадила под дверью, мочилась на шторы и ковры. За что и была изгнана обратно в сельскую местность. Где так же таращила прекрасные глаза, нежно и глупо мяукала. И пропала бесследно.
Брать на себя ответственность за нового голубоглазого котенка мне не хотелось. Объяснять малолетнему сыну причины отказа – было стыдно.
Моего возвращения мальчик и няня ждали в подъезде. Они смущенно улыбались и заглядывали мне в глаза, ожидая согласия. На ступеньке под дверью няниной квартиры, сжавшись в угловатый комок, меня ждал ангелочек: бежевая, тощенькая страдалица с голубыми глазами. Она дрожала каждой шерстинкой и тоже глядела на меня, как на избавителя. Ужас!
– Правда, классная?! – сын заискивал передо мной, как будто сам родил кису. – Мам, она породистая, а ее выкинули. Она тут, на лестнице, сидела. А мы с Катей ее кормили. Только домой не взяли, у нее блохи…
И блохи, и глисты, и лапа больная. И родниковой голубизны глаза на начинающей темнеть сиамской мордочке.
Что ж, может, спасение котенка зачтется мне на кошачьих небесах? Пойдем к нам жить. Киса хромает, еле слышно мяучит, грязная шерстка шевелится под ногами жирных насекомых. Где она была, у кого поднялась рука выкинуть это хрупкое создание?
Теперь-то