– Со смертью биться непросто, Пелагея Ивановна. Да и причина нужна. Я её пока не вижу. Ни в тебе, ни в сыне твоём. Впрочем, я приду, гляну. Или нет. Лучше ты его сюда веди. Завтра, к пяти. Коров и коз отдою, как раз время будет. А сейчас иди, печка остынет.
Пелагея встала, чувствуя, как у неё внутри все дрожит от злости. Но, сдержалась, пошаркала к выходу.
– И да. Принесёшь денег. Рубль. Без денег я чужих не смотрю.
Когда Пелагея вышла за ворота и прошла метров десять, ей вдруг очень захотелось обернуться. Она не удержалась, глянула назад и аж вздрогнула. По тонкой тропинке за ней шли три кота, провожая, а в проёме приоткрытой калитки стояли Буян и толстый кот и с сомнением смотрели гостье вслед. И если бы в окне Пелагея увидела ту самую курицу с перевязанной лапой, то честное слово, не удивилась бы…
Глава 4
– Пелагей Иванна. Постой, не спеши, ишь разогналась. Спросить хочу.
Пелагея недовольно поморщилась, сгорбилась, опустив подбородок во влажные от дыхания, чуть свалявшиеся пушинки платка, и, тяжело опираясь на палку, остановилась. Она узнала голос. Её догоняла сестра Наденки – Нинка, которую Пелагея терпеть не могла, побаивалась и сторонилась, как большинство баб в селе. Уж больно профурой была эта Нинка, пробы ставить некуда. Ни одного мужика не пропустит, чтоб не повести своей идеально выстроенной, тщательно накрашенной, тонкой бровью, заманивая, не поиграть узкими, стройными плечами, не подбочениться вызывающе, выпятив крутое бедро и надув пухлые губы в яркой, алой помаде. Сестры были совершенно разными. Если не знать, то и в голову не придёт, что у щуки-Наденки с худой, выпирающей острыми позвонками спиной, с визгливым голосом и рачьими глазками может быть такая королевна-сестра. Нинка подгребала уже к сороковнику, но замужем никогда не была, и, видимо, это сохранило ей молодость и сияющий вид. Все бабы прятали от неё мужей, потому что у этой цветущей всеми красками кобылы не было ни стыда, ни совести. Но, как катились по селу слухи, спрятать мужиков удавалось далеко не всем.
– Чего тебе? Что орёшь на всю улицу? Стыда нет?
Пелагея смотрела на разодетую, как на свадьбу, Нинку и чувствовала, что у у неё внутри что-то опасливо сжимается. Прямо вот, как бы беды не было. А Нинка догнала старуху, разрумянившись от быстрого шага, и остановилась, близко глядя Пелагее в лицо большими карими, красиво подведенными глазами. От неё пахло вином и мимозой, духи, что ль такие, черт её, профурсетку, знает.
– Ты, Пелагей, не злобись. Я только спросить. Чего твой Андрюха, люди говорят, болеет?
– А тебе чего? Тебе знать – то это зачем?
– Так как зачем? Гуляли ж с ним. Я вон ждала его, замуж не шла. А он и не вспомнил.
– Ждала она, люди добрые, гляньте. Да ты кого только не приваживала, совесть поимей. Место твоё сладкое все кому не лень истоптали, а теперь ей Андрюху подавай. Кша, блоха.