Жить дальше без нее хотя бы день?
Он потерялся где-то в своих мыслях
И не увидел пьяное «Рено»,
Несущееся прямо к остановке…
Удар… Старушки охали неловко,
Ну а ему то было все равно.
В мешке казенном ехал, лежа в скорой,
А санитары (не таясь) курили драп.
А он смотрел с укором
На темный «потолок» над головой
И знал, что был не прав,
С утра поссорившись с женой
(которую теперь, увы, увидит он не скоро)…
Представ пред Богом, опустив глаза,
Он слушал молча список прегрешений,
Поступков, личных подвигов, свершений.
И вспоминал, как первая гроза
Сбивала пыль весны с кустов сирени,
Беседку во дворе, жены глаза,
Обиду от простых семейных трений
И скрежет (так скрипели тормоза
прелюдией к небесным песнопениям)…
Тут Бог, всех дел земных закончив аудит,
Спросил его: «Кем хочешь ты родиться?
Мой сын, летать мечтаешь – станешь птицей,
А хочешь – вовсе необычный вид?»
И, даже не задумавшись притом,
Ответил он, робея перед Богом:
«Отец, я просто стать хочу котом,
Пожить немного у ее порога,
Смотреть, как по утрам плетет узор
Из макияжа на своем лице,
Как истязает велотренажер,
Как дочке не расскажет об отце…
Как каменщик, что делал нам забор,
Стал мужем ей, а дочке – новым папой
(такой вот несолидный ухажер,
которому я пИсать буду в тапок)"…
И Бог (который вовсе «не дурак»,
вершитель судеб опытный, со стажем)
Сказал ему: «Ну что ж, пусть будет так.
Ступай, сын мой, все сбудется, как скажешь».
Когда он уходил – цвела сирень,
Когда вернулся – блики листопада
Раскрасили осенний серый день.
Он стал котом… Его ждала награда,
А, может, кара (как судить о том)…
Родился он породистым котом,
И жил с женой и дочкой вместе в доме,
В одной кровати спал и ел из рук,
Мурлыкал песни в неге и истоме,
Исправно пИсал в тапки мужу Роме —
Любимый кот, надежный, верный друг.
Порою по утрам, в тиши, весной,
Проснувшись в пряном запахе сирени
Под одеялом со своей женой,
Он забывался в мирной сонной лени.
И все как будто снова – как тогда —
Прикосновения рук в лучах рассвета…
Вдруг… миски стук… невкусная еда… и дочкин шепот: «Мурзик, киса, где ты?»
Дети моря под музыкой ветра
Над кроваткой двойняшек повесили музыку ветра
Из хрустальных, сияющих яркими бликами, чаек.
Дочка выросла феей и шляпку надела из фетра,
Очень часто о море бескрайнем напрасно мечтая.
Сын стал сварщиком (так уж бывает – по жизни сложилось),
Хоть фуражку носил с якорями и грезил о шторме.
Море только ночами ему бесконечное снилось
И он сам – капитан корабля в отутюженной форме
У штурвала…
И чайка летит над шипучей волною…
А на палубе в брызгах искристых и бархатной пене
Брошен зонтик, забытый растяпой двойняшкой-сестрою,
Что у дальнего борта, склонившись, стоит на коленях,
И губами прохладные брызги задорно ловя,
Как шампанское пьет их и, будто пьянея, хохочет…
Просыпаясь, часами прийти он пытался в себя
От иллюзий заветных, случайно навеянных ночью.
Ну а утром – работа. И в Искрах он видел мечту —
Миллионы раскрашенных солнцем, бликующих капель.
Вечерами он ждал после танцев у клуба сестру,
Изучая названия морей на потрепанной карте.
А она выбегала к нему в синей шляпке из фетра,
Танцевальные па прилепились к подошвам случайно…
Эти дети росли под мелодии музыки ветра
И гадали желания хрустальной, искрящейся чайке:
Чтобы им Дед Мороз подарил два билета на скорый,
Чтобы сутки трястись до окраин пустых акваторий…
И на пристань…
И воздух