в) Дисциплина, которая очень тесно соприкасается с главным требованием, «верностью присяге»: «…пятидесятником и десятником приказать накрепко, чтобы они никакого воровства не чинили, и над рядовыми стрельцы смотрели и от воровства их унимали… чтобы без отпуску никуда не уходили, а только учнут без отпуску куцы ходить, и которые у себя в слободе не ночуют и тем чинить наказанье, бить батоги и в тюрму сажать…»[79]. Под «воровством» в данном случае следует понимать «нарушение присяги, государственных законов и приказов командования». Распитие спиртных напитков, очевидно, грехом не считалось, коль скоро в стрелецкое «кормовое жалованье» входил алкоголь – «вино хлебное»[80], но пьянство однозначно запрещалось. Также под строгим запретом находилось общение личного состава с проститутками, азартные игры, прежде всего, «зернь» – кости: «…чтоб стрелцы корчем и блядни не держали, и зернью не играли, и татем и разбойником и боярским беглым людем и московским беглым стрелцом приходу и приезду к ним не было…»[81]. Игра в карты, обычная для солдатского быта западной Европы и русской армии позднейших веков, в обиходе русской пехоты XVII в. не встречается, в отличие от «зерни» – игры в кости.
Взятие военной добычи по моральным нормам XVII в. мародерством и грабежом не считалось. Сбор добычи на полях сражений был традиционным для всех армий. Военный грабеж захватываемых территорий практиковался всеми военными в XVII столетии, московские стрелецкие приказы отнюдь не были исключением. Однако грабежи мирного населения, изъявившего покорность царю, преследовались: «…а которые люди мимо сего нашего указа учнут воевать, села и деревни жечь и людей побивать, и хлеб и лошадей и животину имать или иное какое насильство делать, и… тех людей… за то бить кнутом нещадно, а пущих воров за то воровство… повесить, чтобы на то смотря неповадно было иным воровать…»[82]. Стрельцам также предписывалось не нарушать нормы православной этики: «А которые будут стрельцы учнут держать у себя ведунов и ведуний… и тех стрельцов велети бить батоги и в тюрьму сажати на время, смотря по вине…»[83]. Так, в 1674 г., в Киеве «февраля в 23 день, прислал в приказную избу голова московских стрельцов Иван Зубов, своево приказу стрельцов Куземку Лукьянова, Федку Григорьева, а с ними кофтян суконной голубой… а в писме, за ево Ивановою рукою Зубова, написано, извещал ему, Ивану, Михайлова приказу Уварова стрелец Стенка Григорьев, что ограбили в нижнем городе на торгу, в ночи, мещанина ево, Иванова приказу Зубова, стрелцы те, которых он прислал с поличным… И те стрелцы Куземка и Федка в приказной избе в роспросе, винясь, сказали: тому де пятой день, с товарыщи своими, того ж приказу стрелцами, с Мишкою Колугою да с Оскою Синбирениным, они киевского мещанина грабежем платье, которое взято у них, сняли, другой кофтан суконной холодной да шапку суконную с соболем… и то поличное из приказной избы мещанину отдано; а стрелцом Куске Лукьянову, Федке Григорьеву учинено