Ледяная струя хлещет из крана, капли барабанят по дну ванны. Я кручу вентиль влево и вправо, но теплой воды нет. Черты лица, которые отражаются на металлической поверхности, искажены и мало напоминают человеческие.
Они специально все подстроили в надежде, что холод меня сломает. Думают, я слабая.
Пока я снимаю брюки, они липнут к ногам. Расстегиваю мамино ожерелье с зеленым камнем и кладу на полку, но тут амазонит ловит блик света, и я надеваю украшение обратно, прислушиваясь к звукам за дверью.
Глядя в зеркало, я едва узнаю девушку в нем. Ключицы выпирают так сильно, что отбрасывают тени. Грудь стала меньше, живот впал. Волосы выпадают, стоит потянуть.
Они сказали, что здесь я в безопасности. Заверили, что теперь это моя семья.
Но я не знаю этих людей, и это не мой дом.
Из-за спины доносится разговор, искаженный, как запись, которую пустили задом наперед. Когда я поворачиваюсь к двери, он обрывается.
«Мир – опасное место».
Я вызываю в памяти мамин голос, и это меня успокаивает. Мы снова найдем друг друга, как она и обещала.
Ступню обжигает вода, такая ледяная, что кажется горячей.
Плитка на полу составлена из маленьких шестиугольников, как гладких, так и потрескавшихся. Бутылочки выстроились в ряд вдоль края ванны, обещая, что волосы станут шелковистыми, а кожа мягкой. Модное мыло матери пахло лавандой и лимоном.
Я растираюсь полотенцем снова и снова, пока кожа не розовеет.
Кроме меня, в помещении больше нет ничего цветного.
Глава вторая
До
На кухне невозможно дышать из-за едкого запаха осветлителя для волос.
Прижимая палец к губам, я улыбаюсь сидящей на табурете рядом с мойкой Беверли Джин. Тетушки уже накинули полотенце ей на плечи, закрепив спереди свободные концы ткани бельевой прищепкой. Пока тетушка Барб расчесывает волосы девочки, тетушка Джоан взбалтывает бутылочку с окислителем для обесцвечивания.
Глаза Беверли Джин бегают туда-сюда, точно маятник, пока она наблюдает за флаконом.
– А можно мне подержать ее за руку? – решаюсь спросить я. Будучи старшей из дочерей, я обязана помогать заботиться о младших братьях и сестрах. Наши опекунши ожидают, что я восполню их собственную неспособность проявить материнское участие.
Тетушка Джоан со стуком ставит бутылочку на стол и вздыхает. Длинные, тронутые сединой волосы собраны в тугой пучок, натягивая тонкую, словно бумага, кожу на лице.
– Делай что хочешь, – позволяют мне. – Лишь бы она молчала. Тебе и самой известно, что ваш отец не выносит, когда вы, бестолковые дети, заходитесь криком.
Тут же спешу к Беверли Джин и сжимаю ее ладошку.
– Ты и не заметишь, как все закончится, – шепчу я. – Просто закрой глаза, держи меня за руку, и все будет хорошо.
Сестренка выполняет мой совет, и тетушка Джоан выдавливает краску на макушку девочки. Почти сразу кожа головы у нее краснеет. Я просила использовать более щадящий осветлитель, но в ответ опекунши говорят, что сумели отыскать только такой.
Беверли Джин начинает всхлипывать. Я еще крепче сжимаю ее ладошку и начинаю мурлыкать под нос «Тише, малышка» – колыбельную, которую пела, когда сестра была совсем маленькой.
Как только тетушка Джоан заканчивает наносить краску, тетушка Барб натягивает шапочку для душа на покрасневшую голову Беверли Джин и устанавливает таймер. Старшая из опекунш одета в платье из грубой хлопчатобумажной ткани, на ногах видны компрессионные гольфы. Каждый день один и тот же наряд.
– Держать пятнадцать минут, – заявляет женщина. – И ни секундой меньше.
Обе тетушки удаляются в коридор, а Беверли Джин распахивает глаза.
– Как только смоем краску, я приложу кубики льда туда, где жжет, хорошо? – обещаю я. – Это всегда помогает.
Стоит таймеру звякнуть, я тут же опускаю пальцы в раковину и роняю пару капель на руку сестры.
– Ну как? Не слишком горячая? – Час назад я нагрела на дровяной плите воду и надеюсь, она не успела сильно остыть, стоя в мойке. Водопровод не работает, но можно использовать канализацию для стока.
– Нет, в самый раз. Спасибо, Пайп.
Когда Беверли Джин была маленькой, то не могла выговорить мое полное имя. И до сих пор она называет меня только так.
Девочка откидывается назад, чтобы я сняла шапочку и смыла краску с волос. Ранее темные корни стали ярко-золотыми, словно перья щеглов, что вечно клюют мамины подсолнухи. Я втираю закрепляющий состав в локоны, и вскоре сестра снова превращается в идеальную блондинку. В точности как матушка.
Высушив пряди полотенцем, я беру кубик льда и начинаю осторожно водить им по обожженной осветлителем коже головы Беверли Джин.
– Ты заслужила мороженое, – провозглашаю я. – С каким вкусом хочешь?
– С виноградным!
Я