– В каком смысле, – спрашиваю, – «ну и что»?
А его заклинило. Есть такое понятие – «фрустрация». Он бы хотел учиться в Гарвардской школе бизнеса, иметь АйКью сто сорок и отца – владельца большой фирмы. А его шпыняют за тупость, и на лбу у него написано: «лузер». Из таких получаются отмороженные наркоторговцы и коммунисты.
Он повторяет громче и злее:
– Ну и что?!
Я говорю:
– Шестнадцать!
Он спрашивает непонимающе:
– Что – шестнадцать?..
Я и отвечаю:
– А что «ну и что»?
Его лицо искажается от умственного усилия. Потом от злости, что его заставили думать. В аудитории кто-то ржет. И он из этой ужасной своей деформированной рожи по кирпичам выталкивает фразы:
– Ну вот вы это все рассказали. Хорошо. Допустим, это даже так. Ну и что? Что из всего этого?
– Во-первых, – сказал я, – из всех философов мне более всего нравится Протагор, а из всего сделанного Протагором – как он хорошо увязывал дрова, когда работал дровосеком.
Парень наморщил лоб, и при этом у него приоткрылся рот – словно кожи хватало только-только покрыть лицо внатяг. Он думал. И я тоже думал, причем лихорадочно. Спикер не собирался мне помогать. По-моему, я ему не нравился. И он получал удовольствие от ситуации. Свобода слова, а как же. Прочие же откровенно развлекались – философия в этот день была скучная, прямо скажем. Они надеялись понять меня лучше в ходе этой неординарной дискуссии. Когда выкручиваешься после вопроса дурака – всегда переходишь на язык детской энциклопедии. Тогда и докторам философии все понятнее становится.
Куда как быстро соображаешь, чтобы ответить дураку перед толпой. Я раньше-то для себя ведь не думал «ну и что». Ни один ученый не думает: «Ну и что». Ликовать и стричь бабки или раскаиваться он будет потом. А пока у него просто захватывает дух, что он придумывает нечто новое, небывалое, потрясающее, и у него классно получается!
– То есть вы хотели бы от меня услышать, какие могут быть практические последствия и выводы из моей теории? – спросил я. – Что из этого всего может выйти? На что это может повлиять, как это использовать и что это может вообще в жизни изменить – хоть в жизни человечества, хоть в развитии какого-то философского направления. Я правильно вас понял?
– Именно! – надавил он со снисходительным презрением к тупоумному мне, не понявшему его сразу.
– Следствий довольно много, и все они важные, – сказал я. – Первое. Это означает, что человечество не стремится ни к счастью, ни к созиданию, ни к справедливости, ни к знанию, а также ни к гармонии, ни к любви. То есть все перечисленные стремления безусловно существуют. Но они отнюдь не самоцели, не самоценные величины. Это все эпифеномены, сопроводительные явления.
Стремится же человечество – объективно, в силу природы, по устройству Мира, помимо своего сознания – к совершению максимальных действий. То есть: к захвату, переработке