– Интересуетесь автомобилями, Елизавета Дмитриевна?
– Думаю, насколько сложно получить водительские права, Владимир Викентьевич.
– Водительские права? Это что?
Я удивленно повернулась:
– А что, управлять автомобилем может любой? Этому не надо обучаться?
– Обучаться надо всему, но я не слышал, чтобы у водителей были какие-то особые права, – проворчал Владимир Викентьевич.
– Особых прав и не должно быть, скорее, обязанности, – ответила я, недоумевая, откуда у меня вообще возникла высказанная мысль. – Любое транспортное средство представляет опасность.
– Опасность может представлять что угодно. Особенно недоученный маг.
Намек в его словах был достаточно явным для того, чтобы я наконец оторвалась от наблюдения за почти скрывшейся машиной и занялась тем, чему мы и планировали посвятить этот вечер, – магией. А именно: отработкой самых простых приемов. Но простые-то они простые, а вымотали меня так, что я еле доползла до кровати и провалилась в сон, едва успев раздеться и подумав, что срочно нужно выучить плетение, позволяющее быстро восстанавливаться.
Разумеется, в гимназию на следующее утро я не пошла. Похороны организовывала контора, в которой работала мама. Я так и не узнала ее названия, даже на табличку не посмотрела, когда мы приехали туда с Владимиром Викентьевичем. Впрочем, не так это и важно.
Людей было много. В глазах рябило от обилия незнакомых лиц, пришедших попрощаться с умершей. Из родственников была только я. Странно, но я так и не спросила у Владимира Викентьевича, есть ли у меня кто-то со стороны мамы. Как-то само собой подразумевалось, что если позаботиться обо мне могли только Рысьины, то, значит, Седых не осталось. Но сейчас было не время уточнять. Ко мне подходили со словами соболезнования, пустыми и бессмысленными перед лицом смерти. Атмосфера была настолько давящей, что голова закружилась, и я ухватилась за Владимира Викентьевича, чтобы не упасть.
– Елизавета Дмитриевна, вам нехорошо? – обеспокоенно спросил он и почти тут же положил свою руку на мою, используя целительское плетение. – Почему вы не сказали раньше?
Стало легче, но ненадолго, потому что подошел важный военный и забасил, что они сочувствуют моему горю, и не просто сочувствуют, а непременно все расследуют и отомстят.
– Ваше высокоблагородие,