– Только посмотрите на эт-тот скот, – с немецким акцентом сказал шкипер своему новому помощнику.
Араб, возглавлявший благочестивую толпу, поднялся на борт последним – красивый и важный, в белом длиннополом одеянии, с большим тюрбаном на голове. Слуги, тянувшиеся за ним вереницей, внесли его багаж. «Патна» отшвартовалась и, пятясь, отошла от причала.
Она прошла между двумя маленькими островками, наискось пересекла якорную стоянку парусных судов, описала полукруг в тени холма и приблизилась к пенистым рифам. Араб, стоя на корме, принялся читать молитву о путешествующих по морю. Он призывал милость Всевышнего, прося благословить людские усилия и сокровенные стремления сердец. «Патна» шлепала в сумерках по тихой воде пролива, и маяк на винтовых сваях, поставленный неверующими на опасном мелководье, моргал своим огненным глазом, словно бы смеясь над целью путешествия паломнического корабля.
Благополучно пройдя через пролив, «Патна» пересекла бухту и продолжила путь по Проходу Полуторного Градуса: прямиком в Красное море под ясным небом – под знойным небом, обернутым в такой нестерпимый солнечный свет, что его безоблачная яркость убивала всякую мысль, подавляла всякое энергическое побуждение, угнетала сердце, истощала силы. Под этой зловещей роскошью глубокое синее море хранило неподвижность: ни малейшего колыхания, ни легкой ряби, ни морщинки, – вязкое, стоячее, безжизненное. С легким шипением пересекая эту сияющую гладкую равнину, «Патна» разворачивала за собой черную ленту дыма и белую ленту пены, которая сразу же таяла, словно некий корабль-призрак оставлял эфемерный след на мертвой воде.
Каждое утро солнце, как будто бы нарочно приспосабливаясь к ходу паломнического судна, появлялось с тихим всплеском света за кормой (всегда на одном и том же расстоянии), к полудню догоняло корабль, изливая на богомольцев концентрированный жар своих лучей, а потом скользило к закату и, наконец, таинственно погружалось в море – каждый вечер одинаково далеко от носа.
Пятеро белых на корабле жили отдельно от человеческого груза. Над всей палубой протянулся белый навес, и ничто, кроме приглушенного гула печальных голосов, не выдавало присутствия толпы людей в огромном пламенеющем океане. Неподвижные, жаркие, тяжелые дни один за другим уходили в прошлое – казалось, падали в бездну, вечно зиявшую в кильватере «Патны». А «Патна», испуская одинокий завиток дыма, уверенно двигалась вперед. Опаленная безжалостным небом, она была похожа на тлеющую головешку посреди сверкающей бесконечности.
Ночи