Детство и юношество
Моё детство, годы учёбы в школе и техникуме были полны лишений и суровых испытаний.
Родился я незадолго до Великой Отечественной войны в Заказанье, в селе Кышкар (Наянгуш) Атнинского (ныне Арского) района Татарстана в крестьянской семье третьим ребёнком.
Природа здесь небогатая: лесов, просторных лугов, полноводных рек нет, земля скудная. Люди жили бедно, сводили концы с концами благодаря своему самоотверженному труду. Жестокий колхозный режим военных и послевоенных лет не позволял крестьянам пользоваться благами своего неимоверного труда.
Отец, получив ранение в финской войне, вскоре ушёл на фронт Великой Отечественной, возложив участь четверых детей на плечи жены. Вернулся домой в конце войны с ранениями. Мать на него получила похоронку (это я уже помню), которая, к счастью, оказалась ошибочной.
Те военные годы сохранились в моей памяти как страшный сон. Вот лишь некоторые эпизоды.
Зимой нам с младшим братом Анасом нередко приходилось просиживать целыми днями голодными в холодном доме. Двое старших братьев – Равиль и Наиль – ходили к речке ломать ивовые ветки для растопки, собирали в поле торчащие из-под снега кустики полыни, тайком забирались в овин, чтобы надёргать сена и притащить его домой. Дров не было: печку топили соломой, сырыми ивовыми прутьями или такой же сырой полынью. От такого «топлива» печка не успевала даже прогреться.
Мама целый день пропадала на работе – «наматывая» раз за разом расстояние в 30 километров между Кышкаром и Арском, вместе с другими женщинами возила на санях колхозное зерно то ли на элеватор, то ли на станцию.
Нашей основной едой были картошка и суп из затирухи, сделанной из снятого молока – обрата. Летом – снова картошка и катык из того же обрата. Впрочем, долгое время и после окончания войны еды в доме хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду. Молоко полностью уходило на изготовление масла, которое вместе с мясом трёх-четырёх овец, куриными яйцами мы отдавали государству в виде налога: самим не доставалось ни масла, ни мяса, ни яиц. Если после уплаты налога и оставались какие-то крохи, их продавали на базаре: нам семерым (отец, мать, пятеро сыновей) надо было одеваться или хотя бы залатать ту одежду, которая была. В колхозе за работу с утра до ночи, разумеется, ни копейки не платили. За целый день работы записывали один трудодень, за который осенью полагалось от 500 до 800 граммов (а если год выдавался урожайным, то один килограмм) зерна. Потому всячески экономили и хлеб пекли с добавлением протёртого картофеля. Поскольку семья была большая, то и съедалось много (пища-то была некалорийная): каждую неделю с братом Наилем заготавливали каждый по ведру тёртой картошки. Работали на грубой тёрке, изготовленной при помощи напильника. Брат был старше меня на четыре года, а потому выносливее. Когда у меня не оставалось сил, я работал стоя, и пальцы от острых зазубрин тёрки расцарапывались в кровь.
В конце марта – начале апреля с полей начинал сходить снег и появлялись проталины, которые становились для нас дополнительным источником питания, обнажались поля, на которых осенью собирали картофель.
Наверное, многие знают или слышали, что в голодные годы картофель, перезимовавший в земле, весной считался довольно сытным продуктом. Из него пекли лепёшку. Калач из гнилой картошки в то время нам, голодным ребятишкам, казался вкусным.
Этой лепёшкой из гнилой картошки мы питались ещё долгое время – и во время войны, и после неё. Обязанность собирать такую картошку лежала на мальчишках вроде нас. Взяв в руки вёдра, мы отправлялись в поле. На ногах у нас были лапти на своеобразной «платформе» – деревянной подставке, привязанной к подошве лаптей – или деревянные башмаки. Раскисшая земля проваливалась под ногами, засасывая в себя обувь, шагать было трудно. Чтобы облегчить передвижение, у края поля мы разувались и босиком ступали в это размякшее месиво воды, снега и земли. В некоторых местах под тонким слоем земли ещё оставался лёд, и там ноги разъезжались. Пока наполняешь ведро, проходит час, два, а то и три-четыре… Удивительно, как мы, проведя столько времени босиком на холодной земле, впоследствии не стали инвалидами. Наверно, нас уберёг Всевышний…
Когда земля покрывалась растительностью, для нас начинался сезон подножного корма – мы поедали растения. Щавель, тысячелистник, свербига, сныть, борщевик, козлобородник, щавелёк и ещё какие-то растения составляли нашу пищу. Всё это было настоящим кладезем витаминов, только слабо утоляло голод.
Нужда донимала нас неимоверно. Однажды летом (мне было лет 10–11), разбудив спозаранку, мама вручила мне свёрток шерсти. Мне предстояло отправиться за 15–16 километров, в село Атня, и продать шерсть за 30 рублей. Кое-как добравшись до Атни, я начал расхаживать по базару. Время от времени кто-нибудь меня останавливал, чтобы посмотреть товар, но 30 рублей никто так и не дал – все как один предлагали мне 25 рублей. Вскоре торговля начала сворачиваться, и я от безысходности продал шерсть какому-то человеку за 25 рублей – ведь не понесёшь же её обратно!
Дорогу я преодолел с грехом пополам: половину пешком, половину на телеге какого-то сердобольного