– Деду Василию сто восемь лет. Он мерзнет даже летом.
– Сто восемь? – поразился молодой человек. – Получается, что он тебе совсем не дед?
– Он мой прадед или прапрадед. Я и сам путаюсь, поэтому зову его просто дед.
Тем временем старик повернулся, и Степан увидал худое лицо со впалыми щеками и глубокими бороздами морщин. Длинные седые волосы старика были заплетены в две тонкие косички.
Дед Василий медленно подошел к небольшой скатерти, расстеленной прямо на ковре и, усевшись около нее, сказал глухим и тусклым голосом:
– Миша, где ты ходишь? Нам пора ужинать.
– Хорошо, дед, – отозвался тот, – Я гостя встречал. Дай нам несколько минут.
И Михаил подтолкнул Степана к занавешенному дверному проему.
За занавесью оказалась еще одна комната. Она была больше первой и в ней стояла мебель: два стула, потертое кресло-кровать, шкаф и пара раскладных столов. На полу лежал надувной матрац, рядом с которым расположились несколько стопок книг и альбомов по искусству.
– Уютненько, – произнес Степан, рассматривая многочисленные картины с изображенными на них сценами из жизни народов Дальнего Востока.
Сняв с себя рюкзак, молодой человек бросил его на пол и поинтересовался:
– Ты рисовал?
– Да, – с гордостью ответил Миша. – Мои работы.
– Здорово, мне нравится. Мы с тобой обязательно о них поговорим.
Михаил покраснел, а Степан, сделав вид, что не заметил его смущения, спросил:
– Твой дед всю жизнь в поселке живет?
– Нет. Он в разных местах обитал. Последние лет пятнадцать жил в той артели, куда я хочу тебя сводить. Когда я сюда вернулся, то сразу перевез его в поселок. Ты не смотри, что он бодрится – сил у него не так много осталось. Ладно, пойдем ужинать.
Ужин, с точки зрения Степана, был довольно скромным: серый хлеб, отварная картошка, да жареная рыба. Дед Василий, уставившись блеклыми глазами в узоры ковра на стене, ел молча, тщательно пережевывая каждый кусок. Лишь когда Михаил принялся разливать по чашкам отвар из ягод, он попросил дать ему теплого молока с медом.
После ужина Степан сразу отправился спать. То ли от усталости, то ли от таежного воздуха, глаза молодого человека слипались. Миша уступил гостю матрац, застелив его чистой простыней, и, как только голова Степана опустилась на подушку, он тут же провалился в глубокий сон…
Проснулся Степан около полудня. С трудом разлепив глаза, он, прищурив их от яркого солнца, светившего в окно, уставился на Мишу – тот, сидя за столом, что-то рисовал на большом листе ватмана.
– А ты, оказывается, любитель поспать, –