– У меня нет собаки.
– Ну и ладно! На пол ляжет или на матрас. А то у него боязнь высоты. Он как-то раз сверзился с двухуровневой кровати – со второго этажа, понятно, – так с того времени завязал спать на кроватях. Вот я вижу, вы мне не верите, Женя. А зря-а-а! Между прочим, я – человек правдивый. Мне даже Грузинов верит. Иногда.
– Не знаю, о каких грузинах вы говорите, но вам определенно не сюда, – сказала я, теряя терпение и собираясь захлопнуть дверь. – Кто вы такой, в самом деле?
– Не надо меня тиранить, Женя, – заявил лобастый. – Мы ж вам прислали это… уведомление. Я – Максим. Из Волгограда, ну? А я вот тебя сразу узнал! – без обиняков сообщил он и хотел было полезть ко мне обниматься, но хлипкий Микиша, лишившись опоры в лице своего могучего друга, едва не соскользнул на пол. Пришлось здоровяку оставить мысль заключить меня в объятия – он снова подхватил товарища, служа тому чем-то вроде длинной подпорки.
Да они и походили на некий садово-огородный ансамбль: толстая, мощная пролетарская подпорка, а вокруг нее плющом обвивается длинный, слабый, зыбкий стебель благородного сорта.
– Я – Максим Максимыч, – повторил крепыш и, захлопнув за собой дверь, окончательно вкатился в квартиру.
Я прищурила глаза: в самом деле, его круглое добродушное лицо, выпуклый шишковатый лоб, широко расставленные серые глаза и массивные нос и подбородок – все удивительно смахивало на черты, запечатленные на портрете, висящем у меня на стене, портрете отца, генерала Охотникова. Только если на портрете черты были строги, упорядоченны и властны, то у явившегося ко мне толстяка они представлялись в этакой комической ипостаси. Вроде бы сходство несомненно, но в то же самое время – нет, не то. Ну что это за карикатура?..
Тетушка одной фразой развеяла мои сомнения. Она, казалось бы, не заметила ни сомнительного сопровождения Максима Максимыча, ни его плебейской экипировки. Она приблизилась и, приспустив очки, выговорила:
– Похож, похож! Ну вылитый Максим Прокофьевич! Только потолще… поплотнее. Здравствуй, Максим. Что ж ты такой расхлябанный?
Она скользнула мимо меня и приобняла Максима Максимыча за плечо. Потом перевела взгляд на болтающегося, как что-то там в проруби, Микишу и спросила:
– Максим, а это кто? Я не понимаю, как можно быть в час дня в таком недисциплинированном виде. Вот отец бы тебя не похвалил за такое!
Я люблю свою тетушку за все. Но, в частности, за то, как непринужденно – особенно для своего поколения – она умеет обращаться с людьми. Ведь и не видела этого волгоградского родственничка никогда, а говорит с ним так, будто он отлучился днем раньше, немного набедокурил, а теперь вот получает законное порицание.
– Вы, понятно, тетя Мила, ага? – осведомился Максим Максимыч. – Оч-чень хорошо! Микиша тут немножко приболел… простудился он, значит. В общем, с шофером подрался. На самом деле это неважно. Да и таксопарк у вас в Тарасове возмутительный.
– Отведи