тихо.
Пустыня…
Стоит недвижная луна только,
И пирамиды-корабли стойкой,
И наливает им она вермут,
Забыли чтобы все – веру
И вектор, кто на них воочию
Взглянул с пустынною охочею…
Тпру! Кнут! Кони встали
Белые царевые!
Фараон на пьедестале —
Очи хворые!
Черные, как Нил в пустыне
Бархатный.
Говорит он странну речь —
Кабы можно пренебречь?
ЭХНАТОН:
Сфинкс, пошли мне сон вещий,
Что мне делать, как мне быть с вещью?
С кошкой черной, что меня требует,
День и ночь ее глаза бегают
За мной.
По пятам еще жрецы солью сыпят,
По утрам на всех гляжу – сыпью.
Под кроватью нахожу первый,
Куклы с воткнутой иглой в перлы!
Жрец такое мне сказал…
Отврати чашу…
Иль устроить им скандал?
Мать вашу!
АВТОР:
И то вскрикнет, то всплакнет будто —
И печалью, и тоской
Музыкой ночной,
Иероглифами звезд,
Памятью глубинной.
Не лицо, а палимпсест
Ветхий и старинный…
Несет его в глубокую даль
За край видимого,
За невидимый край,
За Грааль…
Она пришла.
И как ей не прийти?
У ней на щечках ямочки
Цветущие, как вишни на снегу
Или яблоня под снегом,
Или подснежник,
Или роза белая,
Лотос ночной,
Звезда утренняя,
Исида Востока
В день своего сотворения —
Нефертити.
Гораций, ты прав,
Она явилась —
Первая, рожденная
Поэтом Муза вдохновения.
Страдалица…
Красота,
Женщина!
Девушка,
Почти девочка,
Не видавшая своего лица.
ЭХНАТОН:
Богов любимец! Был не раз спасён я,
У смерти вырван пламенной молитвой
Великого отшельника —
У Сфинкса —
У каменного этого владыки —
Бессонно день и ночь скрывавший тихо
слёзы,
Пока Сфинкс взял да и промолвил,
И выдохнул так вечными устами:
«Жив, жив царевич будет. Успокойтесь,
И фараоном – час ему назначен – станет!
И боги Западного Нила будут кротки,
Покуда рядом Око Нефертити —
Жены его красавицы-супруги».
АВТОР:
Она пришла, как час луны в зените.
Как слава.
Как корона торжества,
Как право
На бессмертие пиита.
И боже мой,
Все чары колдовства
В ее лице
Себе нашли прощенье.
Она была —
Стихотворенье
От самого
От Первого Лица!
ЭХНАТОН:
Я