– О-у! – Африка закатил глаза, – мулатка из индийского публичного дома, по сути набожная, но при этом любит яростную групповуху с двумя приезжими мачо. Обязательно предохраняться, а то какую-нибудь спирохету перенесёт.
– Гладко у тебя выходит.
Друзья рассмеялись.
С разрушенной колокольни с шумом сорвалась стая ворон. Звезда, волнующе качая бёдрами, проплыла обратно.
– Мне иногда кажется, – неуверенно проговорил Африка, – что Бог – это женщина.
Семён посмотрел на него с прискорбием.
– Нет, ты мне всё-таки разъясни, как можно с Богом на устах бабу в кустах? Дождался бы, пока станешь импотентом по старости, потом уж и к Богу. Ведь что-нибудь одно: или Бог или грех.
– Не завидуй. Ничего ты в религии не понимаешь, – осмелел против недавнего своего религиозного наставника Африка, – религия – это же связь по определению, сам говорил. То есть всё в линию.
– А я думаю, – продолжал доставать Африку Семён, – что у тебя не связь, а договор: ты молись на меня, а я тебя, если что, прикрою, греши. Скажи честно, Жень, когда зонда своего в грешную плоть запускаешь, надеешься, что Бог отмажет?
– От греха?
– Ну, хотя бы от триппера…
– Не надеюсь – верю, – спокойно ответил Африка и хрустнул сухариком.
– Поехали, казанова!
И Африка поддал газу.
На берегу
«Ур-ра-а-а!» – Капитан – Виночерпий – бальзам – Лёха – первое явление Орла.
Кто поселился на Курукшетре, тот никогда не узнает печали.
Ригведа
«Ур-ра-а-а!»
Мы потомки очень непростых людей
Э. Лимонов
На косе, когда подъехали Семён с Африкой, аврал был в разгаре. Одновременно в угаре. Вырвавшиеся из подвалов и изрядно по этому поводу выпившие физики, как и все вырвавшиеся и изрядно выпившие, были похожи на потерявших скафандры инопланетян, одуревших и одновременно счастливых от кислородно-азотного избытка, но, даже одуревшие, они делали своё дело. От этого ли общего копошения, оттого ли, что дурацкая беспричинная счастливость невидимо фонила на округу, сам берег стал как будто другим – так преображается надолго брошенный дом с появлением в нём доброго жильца, и дело не только в наведённом порядке и блеске освобождённых от ставней и вымытых окон – дыхание! У неживого дома появляется общее с появившимся человеком дыхание, половые плахи, потолочные матицы и все полторы дюжины венцов как будто вспоминают, что настроены в резонанс, и от одного доброго взгляда изнутри себя на себя, как от касания струн смычком, начинают звучать… дышать! Правда, и на смычке должен быть не чёрный волос, а светлый – белый, серый или соловый… Берег задышал.
Поручик, после критического осмотра автотехники (оказалось, Капитан от самого НИИПа гнал свой «запор» на ручном тормозе – о чём думал?!), стаскивал теперь в кучу, на дрова, разный деревянный мусор, которого было полно в черёмухо-ивовых зарослях, работавших в половодье как фильтр для всего плывущего. Аркадий сидел на надутом уже «Нырке», разбирал сеть, гнившую в мешке с осени, и тихо