Когда им удалось добраться до ее дома, был первый час ночи.
– Я провожу вас, – поставил ее перед фактом Иван, выходя из машины.
– Спасибо, не надо, – попыталась устало возразить Катерина, с тоской подумав, что они не заехали в магазин, так как она постеснялась попросить его на минутку остановиться, а у нее пустой холодильник, и через пять часов вставать на дежурство, и надо будет выйти раньше, так как с пустыми руками на сутки идти нельзя – плохая примета…
– Не обсуждается, – произнес он так, что если у нее и были какие‑либо возражения, то они застряли где‑то на уровне между желудком и диафрагмой. – Проводить вас – это не предложение, это принятое и приятное решение. Однако у вас здесь живенько… – продолжал он, без видимого удивления оглядывая неуютный подъезд с облупившейся краской на стенах, старенькую лестницу со стоптанными ступеньками, перила с оторванными местами деревянными поручнями и погнутыми балясинами. – А почему парадная нараспашку?
– Проветривается… – не вдаваясь в подробности, ответила Катерина, медленно поднимаясь наверх. Электрический свет во всем подъезде был тусклым, с тошнотворным грязно-белым оттенком. Энергосберегающие лампочки были закрашены масляной краской (чтобы некоторые предприимчивые жильцы их не выкручивали для дальнейшего использования в личных целях), и мутное освещение усиливало ощущение глубокой запущенности.
На последней ступеньке четвертого этажа, распространяя вокруг себя запах дешевого алкоголя, прислонившись боком к стене, разрисованной