Сигарета догорела. Постучал для приличия, вошел, сел барином. Она назвалась Юлей, но имя во внешность никак не вписывалось, как бы проводница отдельно, имя отдельно ― так и живут.
– Юра и Юля, созвучные имена у нас, ― ставя на стол тарелочку печенья и вазочку с кусковым сахаром, подметила радушная хозяйка.
– Точно, ― кивнул я, ― только имя вам не походит. Я бы назвал Мариной или Ириной, ближе к телу будет.
– К телу? ― Засмеялась громко, без страха взглянула в глаза. ― Ну-ну, скажешь тоже. Сколько тебе лет, герой?
– Двадцать три ударило, никак не оклемаюсь.
– Женат, небось? ― Открытое любопытство во взгляде. ― Не ври, ага?
– Есть жена, и есть не жена. Обеих люблю и не найду золотой середины. ― Собственная откровенность проявилась краской на ушах и щеках. Почувствовав, что покраснел, увернулся: ― Чай у вас хороший, насквозь прогревает.
– Дрянь не держим. ― Зарделась от похвалы, отхлебнула из стакана. ― Первый раз туда?
– Да. С товарищем отправляли, да причин у него нашлось выше крыши. Один расхлебывать буду. ― На глаза попалась книжка ― хорошая возможность сменить наболевшую тему. ― Что читаете?
– Забыл кто-то, прибрала. ― Она оглянулась. ― Достоевский, старое издание, времен СССР.
– Сейчас классику не ценят. Модно про слепых, стреляющих без промаха, и одноногих, прыгающих дальше всех. Современному Раскольникову нужно две дюжины старух-процентщиц зарубить, сварить и съесть. Тогда, глядишь, объявят маньяком-людоедом и напишут душераздирающую историю, где обязательно упомянут, как в детстве его уронила пьяная мама ― головой на кафельный пол общей бани.
Она так смеялась, будто на выступление Михаила Задорнова пришла или постановление Думы заслушала в сто пятом чтении.
После двух стаканов горячего чая сослался на желание вздремнуть и, несмотря на приглашение перейти к более крепким напиткам, ушел в свой плацкарт. Омоновцы спали, только краснощекий Толик-Гора, подперев гигантским кулаком подбородок, смотрел в окно и, покачиваясь, бубнил: «Россия-матушка… кормилица наша… простор души русской».
Щелкнув, включилось радио. Мелодия проникает в глубь сознания и вызывает прилив грусти. Хорошая, сильная песня Любы Успенской:
…Это увлекательный был аттракцион,
Так еще никто не шутил, как я и он:
Он меня шутя посадил в пустой вагон,
Я шутя уехала в поезде ночью…
– Слушай, Юрман. ― Омоновца что-то гнетет. Он ищет собеседника, пытаясь отвлечься от пьяных дум. ― Ты правда летчик?
– Бортмеханик.
– С истребителя?
– На вертолетах работаю. ― Раздражение нарастает, а Успенскую сменил Валерий Леонтьев.
– Я слышал, есть такой