Смотрели в огонь. Молчали. Чувствовали, что сейчас что-то произойдет. Не знали что. Но не боялись. Ждали.
Неожиданно Цапля встала, быстро разделась и разулась. Никто из нас не смутился. Никто не остановил ее.
Не похожий на себя, напоминающий былинного ратника Володя-Чайник подошел к ней и взял ее на руки. Она позволила ему поднять себя.
Он положил ее на старый, заросший мхом могильный камень, шагах в двадцати от нас. Положил как подготовленное к жертвоприношению животное.
Боренька и я встали с одной стороны камня, Чайник – с другой. Между нами лежала Юлечка-Цапля. Глаза ее были закрыты. Руки вытянуты. Маленький белый живот судорожно поднимался и опускался.
Не помню, о чем я в тот момент думал. Наверное, ни о чем. Я ждал. Ждал, что Чайник достанет свой охотничий нож.
И он достал его. Раскрыл. Потрогал за длинное лезвие.
Взял нож правой рукой. А левую руку положил на Юлечкин рот.
Медленно размахнулся и…
Следующее мгновение тянулось необъяснимо долго. Как при замедленной съемке. Нож в руке Володи медленно-медленно приближался к груди Юлечки.
Вот, он слегка коснулся ее нежной кожи. У кончика острия показалась маленькая капля крови…
Я уже набрал в легкие воздух, и был готов истошно закричать. Но не закричал.
Потому что нож застыл, так и не проникнув в тело жертвы.
Время остановилось.
Я испытал незнакомое мне блаженство. Все существо мое собралось в белую сверкающую точку и взорвалось.
На следующий день мы, все четверо, встретились, как и договорились, на пляже и вместе купались. Играли в волейбол. Ели арбуз. Боренька плевался косточками. Чайник грозил утопить его в водохранилище.
На маленькой груди Юлечки, лишь слегка прикрытой бикини – я не нашел глазами ни свежего пореза, ни шрама, ни даже пятнышка.
Вечером того же дня мы устроили на пляже «попойку».
Разожгли костер. Жарили хлеб на веточках. Играли в жмурки.
Выпили привезенную втайне из Москвы бутылку заграничного портвейна.
Разделись и танцевали вокруг костра «дикий гопак».
Цапля обнимала меня и прижималась ко мне животом. Целовалась с Чайником и Боренькой.
То и дело превращалась в птицу. Пыталась взлететь. Но не могла.
Вокруг нас плясали пьяные огни. Синие, зеленые, розовые…
Огни радовали, обжигали, сводили с ума.
А потом… на пляже вдруг показался рояль. За ним сидел пианист, похожий на паука. Он играл Моцарта так чисто, ясно и звонко, что звуки на наших глазах превращались в кристаллы и падали сверкающим водопадом на песок.
Затем пианист исчез вместе с роялем. А мы вместо музыки услышали пеструю какофонию сошедшего с ума небесного оркестра.
После того, как какофония стихла, заиграла виолончель, и мое сердце сжалось от печали.
Я вспомнил лежащее на могильном камне белое тело.
Мы