За прошлый месяц Вера, наконец, добралась до Ивана Прокофьевича – того самого зампреда, которому подчинялся ушлый Сергей Сергеевич. Здесь Вера была принята хорошо. Кабинет был, что надо, со шкафами вдоль стен, с деревянными панелями и портретами. Вождь (Вера их не различала) висел позади зампреда, глядел ему в затылок, а со стены напротив отечественный классик в тулупе и бараньей шапке уставился Ивану Прокофьевичу в лоб с утренним недобрым выражением. Классика Вера помнила еще со школы и относилась уважительно.
В углу стояло свернутое в рулон знамя, а на столе приткнулся вымпел с гербом города Флоренции. Флоренция была городом-побратимом, Иван Прокофьевич отвечал за крепость родственных уз и ездил знакомиться, так сказать, на хлеб-соль. Или пиццу, если сравнивать с Италией…
Кабинет был официальный, но отчасти и демократический, Иван Прокофьевич старался ступать в ногу со временем и даже чуть впереди на те самые доли секунды, которые приносят победу бегуну или велосипедисту. Новым элементом, сближавшим наше отечественное заведение с буржуазным офисом, было массивное вертящееся кресло на металлической ноге. Полцарства за коня – призывал когда-то шекспировский персонаж и большая, извините, сволочь в одном лице. Не нужно удивляться, в Англии так бывает. Чтобы оценить образ, нужно в него вжиться. Полцарства у Ивана Прокофьевича пока не было, хотя кое-что он поднакопил, и вошел во вкус. Но много отдал бы (тем более из казенных) за это кресло, слитое с седоком в единое целое, не слабее шекспировского коня. Можно было, меняя посадку от полулежачего до строго вертикального, поддерживать правильное пищеварение, дремать, не замедляя ход директивной мысли, но, главное, уворачиваться от назойливых посетителей, которые так и норовили сыграть с Иваном Прокофьевичем в гляделки, пронзить страдальческим взглядом, призывая к сопереживанию. Иван Прокофьевич был джигит, что надо. Не зря до своего вертящегося он годами маялся в обычном полумягком, задубил седалище, а прежде протер не одни штаны о крепкие стулья с прямыми спинками и жесткими сиденьями. Прошлое не могло не сделать из Ивана Прокофьевича философа, и конь тут только в помощь. Не будем упрощать образ, странно (а может быть и нет), несмотря на длительное пребывание в рядах бюрократии, Иван Прокофьевич оставался романтиком, вопреки обывательскому мнению, будто все чиновники взяточники и мироеды. Что нас губит? Соблазн – подзуживали щелкоперы, все бросить, хлопнуть дверью, чтобы портреты со стен посыпались, отказаться от привилегий, и укатить в народ на трамвае, как индус, в набедренной повязке и шапке из ондатры. А чего? По дороге в поликлинику заглянуть за справкой. Должны дать, если дышать в сторону. Гуд бай, май лав, гуд бай… Вот до какого сумасбродства жизнь может довести… Все с этого начинали…
Но уберегла Европа. Вдохновительница наша до мечты