корни его в землю, вниз, во мрак и глубину, – к злу».
[46] («Je mehr er hinauf in die Hohe und Helle will, umso starker streben seine Wurzeln erdwarts, abwarts, ins Dunkle, Tiefe, – ins Bose»).
[47] Антиномичность человеческого существования разрешается упразднением противоположностей: «Теперь ждет оно и ждет, – чего же ждет оно? Оно живет слишком близко к облакам; оно ждет, вероятно, первой молнии?».
[48] («Nun wartet er und wartet, – worauf wartet er doch? Er wohnt dem Sitze der Wolken zu nahe: er wartet wohl auf den ersten Blitz?»).
[49] Человек для Ницше есть переход и гибель (ein Ubergang und ein Untergang), Ubermensch как горизонт этого перехода и есть эта молния («der ist dieser Blitz»). Ницше ориентирован на преодоление существующего порядка бытия и ценностей, на творческое преобразование и преображение человека. В этом плане у Ницше гораздо больше общего со святоотеческим наследием, чем с психоанализом. Так, у Иоанна Златоуста мы читаем слова, проливающие свет на сокровенные глубины ницшевской философии: «все видимое нами не пребудет всегда одинаковым, а примет другой вид. И небо, и земля, и море, все изменится».
[50] «Если так будет, говорит Он, то дольнее ничем не будет различествовать от горнего, хотя по свойству они и различны; тогда земля покажет нам других ангелов».
[51] И у Ницше критика метафизики направлена на будущее преобразование, в котором разрыв трансцендентного и имманентного будет снят: имманентное будет возвышено до трансцендентного. Из этой установки вытекает ницшевская критика аскетизма. В своих выродившихся, извращенных формах аскетизм есть бегство от задачи будущего. Но и вульгаризация libido, его обособление от высших сфер бытия приводит в конечном итоге лишь к перспективе расчеловечения.
Во фрейдизме сексуальность из знака превращается в означаемое, причем в означаемое универсального характера, являющееся ключом ко всем знакам. Сексуальность становится здесь «трансцендентальным означаемым». Р. Сафрански в своей интеллектуальной биографии Ницше высказывает предположение, что в школьные годы юный ученик Шульпфорты мог быть соблазнен или изнасилован неким бродячим поэтом Э. Ортлеппом. О сексуальности философа еще при его жизни ходили различные толки. Ницше рано потерял отца, воспитывался в окружении женщин, никогда не был женат – обстоятельства вполне достаточные, чтобы представлять философа в качестве гомосексуалиста или хронического онаниста (подобные предположения высказывал о Ницше Рихард Вагнер). Но Сафрански предупреждает о бесплодности всяких попыток сделать из этой сферы ключ к пониманию жизни и философии Ницше: «Однако при этом чудовищно-беспредельное жизни, к которому обращено мышление Ницше, будет редуцироваться к тайной истории его сексуальности. Ее пытаются сделать привилегированным местом события истины. Сексуальности придается статус личностной истины. Это, быть может, самая значительная выдумка об истине XX столетия, но возникла она еще в XIX столетии. Ницше страдал от грубости и скрытой агрессивности подобной воли к истине, которая делает заключение о личности, исходя из ее сексуальности. И хотя он тоже исследовал сферу инстинктов, он обнаруживал в ней
