Как управились с судном, новый командир повёл нас на судно; процессия изрядная была: за нами толпа солдат с ружьями, как за разбойниками: я уже шла, вниз глаза опустя, не оглядывалась; смотрельщиков премножество на той улице, где нас ведут. Пришли мы к судну; я ужаснулась, как увидела: великая разница с прежним. Как мы тогда назывались арестанты, иного имени не было что уже в свете этого титула хуже, такое нам и почтение. Всё судно – из пазов доски вышли, насквозь дыры светятся, а хоть немножко ветер, так всё судно станет скрипеть; оно же чёрное, закоптелое; как работники раскладывали в нём огонь, так оно и осталось; самое негодное, никто бы в нём не поехал; оно было отставное, определено на дрова, да как очень заторопили, не смели долго нас держать, какое случилось, такое и дали, а может быть, и нарочно приказано было, чтоб нас утопить. Однако, как не водя Божия, доплыли до указанного места живы.
Принуждены были новому командиру покоряться; все способ искали, как бы его приласкать, не могли найти; да в ком и найти? Дай Бог и горе терпеть, да с умным человеком; какой этот глупый офицер был, из крестьян, да заслужил чин капитанский. Он думал о себе, что он очень великий человек и сколько можно надобно нас жестоко содержать, как преступников; ему казалось подло с нами и говорить, однако со всею своею спесью ходил к нам обедать. Вообразите это одно, сродственно ли с умным человеком? В чем он хаживал: епанча солдатская на одну рубашку да туфли на босу ногу, и так с нами сидит. Я была всех моложе, и невоздержна не могу терпеть, чтобы не смеяться, видя такую смешную натуру. Он, это видя, что я ему смеюсь, или то удалось ему приметить, говорит, смеясь: теперь счастлива ты, что у меня книги сгорели, а то бы с тобою заговорил. Как мне не горько было, только я старалась его больше ввести в разговор, только больше он мне ничего не сказал. Подумайте, кто нам командир был, и кому было препоручено, чтобы он усмотрел, когда бы мы что намерены были сделать. Чего они боялись, чтобы мы не ушли? Ему ли смотреть? Нас не караул их удержал, а удержала нас невинность наша. Думали, что со временем осмотрятся и возвратят нас в первое наше состояние. При том же мешала много и фамилия очень: велика была. И так мы с этим глупым командиром плыли целый месяц до того города, где нам жить.
Господи Иисусе Христе, Спасителю мой, прости моё дерзновение, что скажу с Павлом апостолом: беды в горах, беды в вертепах, беды от сродников, беды от разбойников, беды и от домашних! За всё благодарю моего Бога, что не попустил меня вкусить сладости мира сего. Что есть радость, я её не знаю. Отец мой Небесный предвидел во мне, что я поползновенна ко всякому злу, не попустил меня душою погибнуть, всячески меня смирял и все пути мои ко греху пресекал, но я окаянная и многогрешная не с благодарением принимала и всячески роптала на Бога, не вменяла себе в милость, но в наказания, но Он,