Психоаналитическая традиция и современность. Валерий Лейбин

предположить, что трилогия Мережковского не только явилась стимулом к написанию Фрейдом книги о Леонардо да Винчи и углубленному осмыслению отношений между отцом и сыном с точки зрения раскрытия содержательной стороны эдипова комплекса, но и послужила фиксацией в его собственном бессознательном некоторых идей, впоследствии сознательно оформленных в виде определенных психоаналитических концепций. Не исключено, что к таким идеям относятся представления о «страхе смерти», почерпнутые Фрейдом в той части «Антихриста», в которой приводятся записи из дневника царевича Алексея, где он пишет о «страхе смерти», напавшем на него.

      Не исключено и то, что многие рассуждения Фрейда об эдиповом комплексе, угрызениях совести и вине, встречающиеся в его работах в связи с интерпретацией литературных произведений, навеяны соответствующими высказываниями, содержащимися в произведениях Мережковского. Во всяком случае бросается в глаза разительное сходство, имеющее место в книгах основателя психоанализа и русского писателя.

      Доподлинно неизвестно, читал ли Фрейд исследование Д. Мережковского «Л. Толстой и Достоевский. Жизнь и творчество» (1901–1902). Сергей Панкеев свидетельствует, что в процессе общения с ним основатель психоанализа высказывал свои соображения по поводу обоих писателей. Возможно, эти высказывания опирались на знакомство Фрейда с соответствующей работой Мережковского. Поражает именно то, что в целом ряде своих статей и лекций Фрейд обращается к литературным произведениям Шекспира и других авторов, рассмотренным через призму эдипова комплекса, сюжетная канва которого прослеживается у Мережковского.

      В этом отношении весьма примечателен отрывок из работы Мережковского о Толстом и Достоевском. «Царь Эдип, ослепленный страстью или роком, мог не видеть своего преступления – отцеубийства, кровосмешения; но когда увидел, – то уж не смог сомневаться, что он преступник, не мог сомневаться в правосудии не только внешнего, общественного, но и внутреннего, нравственного карающего закона – и он принимает без ропота все тяжести этой кары. Точно так же Макбет, ослепленный властолюбием, мог закрывать глаза и не думать о невинной крови Макдуфа; но только что он отрезвился, для него опять-таки не могло быть сомнения в том, что он погубил душу свою, перешагнув через кровь. Здесь, как повсюду в старых, вечных – вечных ли? – трагедиях нарушенного закона, трагедиях совести, и только совести – определенная душевная боль – „угрызение“, „раскаяние“ – следует за признанием вины так же мгновенно и непосредственно, как боль телесная за ударом или поранением тела» (Мережковский, 1903, с. 126–127).

      В более поздних по отношению к произведениям Мережковского работах Фрейд высказывает весьма сходные мысли, сопряженные с психоаналитической интерпретацией литературных шедевров Софокла, Шекспира, Достоевского. В частности, он рассматривает пьесу Шекспира «Макбет» как всецело пронизанную указаниями на связь с комплексом детско-родительских