Шаталов Максим с недоумённым испугом сидел на стуле с ПК30 в руках. Курсанты ошалело вертели головами по сторонам. Молодые солдаты, чувствуя себя в полной «безопасности», испуганно таращились на полуголых курсантов с оружием.
– Ша-та-лов! Твою-ю мать! Дебило-о-оид! Студент! – заорал замок, сумасшедше выкатив глаза из орбит. Шаталов молчал, затаив дыхание, боясь даже подумать о возможных последствиях, втянув голову в плечи.
– Ты чё, олух царя небесного, забыл что ли, что это тебе не автомат! Тут патрон просто так затвором не выбросишь! Крышку открывать нужно, патрон вытаскивать, прежде чем на спусковой крючок жать!
– Эй, там, на барже! Все живы там? А-а-а? – переходя на сиплый фальцет, воскликнул комод.
– Кто-о стреля-я-л? – из канцелярии нарисовался грозный профиль ротного…
К счастью, пуля, просвистев среди сотни человек, никого не зацепила, бесследно, совершенно мистически исчезнув в районе ружейной комнаты…
– Старшина! Стройте роту! И с замкомвзводами в канцелярию! – профиль ротного исчез.
Вскоре довольные сержанты гнали обильно матерящуюся роту на знаменитую «Е-н» гору.31
Рота пыхтела, кляня всеми возможными проклятьями Шаталова. Ушитые по моде галифе трещали по швам в коленных изгибах. Вдруг Тимофеев заметил: что-то блеснуло в темноте среди деревьев на косогоре.
– Смотри! Обелиск какой-то появился! – тот толкнул Юрку.
– Ты раньше его видел?
– Раньше не замечал, не знаю точно.
Среди берёз и пожухлой листвы, недалеко от дороги, круто уходящей вверх, по которой они так часто то шли гусиным шагом, то брели, обвешанные оружием, на полигон, как-то нечаянно заметили маленький обелиск с фотографией черноглазой девушки, почти девочки, и черной надписью: «Трагически погибла здесь».
Остановись, идущий мимо
Вдохни в себя печаль мою
Мой кроткий взгляд застыл незримо
И с ветром песни я пою.
Листвы унылое молчанье.
Луч света с синей вышины.
Несёт печаль со мной свиданье,
Не знать мне радостей весны,
Не знать мне жаркий трепет сердца,
Не видеть свет любимых глаз,
Не прижимать к груди младенца,
Огонь звезды моей погас.
Но я была когда-то с вами!
Тоска ужасная в груди,
Вы задыхаетесь слезами,
Ведь все, что было, позади.
Не слышать вам мой смех счастливый.
Глядите вы в мои глаза.
Навек я стала молчаливой,
А на траве росой – слеза.
1.15 (87.09.05). Чешская контра
Сентябрь 1987 г. Ружомберок. Офицерская общага
«…Служба идёт нормально. Уже начинаю втягиваться. Здесь, за границей, – настоящая