К вечеру резко холодало. Каменели мотоциклетные и велосипедные колеи. В домах зажигался свет, топились печи. Дым поднимался густыми клубами, но не уходил далеко, а расползался над селом, длинными волокнами уплывал к лесу.
В один из таких вечеров Таисья Ивановна, накинув телогрейку на цветастый халат, отправилась доить Зорьку. В стоптанных войлочных сапогах она, тяжело ступая, подошла к корове. Нагнулась за скамейкой, и в голове застучало.
Весь день она худо чувствовала себя, сердце замирало и падало, мучила одышка. Лицо её осунулось, губы побелели. Но привычная перемогать себя, а работой не попускаться, она не отложила «на потом» ни одно из хозяйственных дел.
Струи молока ритмично-звонко били в стенки подойника, как вдруг что-то случилось. Корова мягко подалась вперёд, хотя оставалась стоять на месте, качнулась дальняя сопка… Последнее, что успела запомнить Таисья Ивановна – голубовато-молочные капли молока на жёлтой соломе…
… Серое неподвижное небо висело над ней, в разводах и трещинках. Остро пахло лекарствами. Было тихо, только стук сердца отдавался в ушах. Она попробовала поднять руку, но она не подчинилась. Это не испугало, но было странно, что не может даже пошевелить пальцами. Дыхание её, мерно и шумное, казалось, ей не принадлежит, словно рядом дышит кто-то невидимый. Сознание снова ускользнуло в густеющую темноту…
Оно возвращалось и приносило лица. Заплаканное – дочери Альбины, растерянное – мужа, печальное – сына Андрея, встревоженное – невестки Галины.
Таисья Ивановна понимала, что она откуда-то возвращается, ей разрешено посмотреть на эти лица, и она знала, что это временно. Её снова заберут отсюда, и надо успеть что-то сообщить. Но она не могла придумать – что. О самом важном нельзя рассказать. Как им объяснить, какими словами, что самое главное – не здесь… Тут – только часть, маленькая… Невыразимо.
На лицах вокруг был отпечаток нереальности. Суетятся, о лекарствах говорят, о давлении… Она думала: «Какой долгий сон!». Он закончится, и она вернётся домой, где хорошо, уютно, спокойно. Но она не могла вспомнить, что это за дом и как его найти.
Однажды ночью Таисья Ивановна совершенно пришла в себя. С беспощадной ясностью поняла, что находится в больнице. Что не может пошевелиться: делала неимоверные усилия, но руки, белеющие в полутьме, лежали поверх одеяла и не подавали признаков жизни.
В коридоре кто-то ходил. Ясно увиделось: муж, Семён.
– Сеня! – крикнула она, и, к счастью, услышала свой сдавленный голос. Почему-то думала, что не может говорить. Слабый вскрик её утонул в тишине. А Семён всё ходил, ходил по коридору, и не шёл в палату. Стало страшно и больно, она заплакала. Он не хотел идти к ней!
Прибежала санитарка, говорила, что Семёна тут нет и не было, но не могла успокоить Таисью Ивановну. Та плакала горько и безутешно, капли слёз бежали по вискам, больничная подушка впитывала их.
Санитарка кликнула медсестру, та деловито поставила укол, повернув неподвижное тело больной,