– И его жена Марта, – напомнил Тейлор. – И двое ее детей от первого брака, которых он усыновил.
– Вот как? Я этого не знала! А у моего младшего сына есть марка с Мартой Вашингтон, – сказала мать. – Покажи мистеру Тейлору свою марку.
И я тут же нашел ее – коричневую полуторацентовую марку 1938 года выпуска с портретом супруги первого президента США в профиль, а волосы ее убраны, как пояснила моя мать, когда я заполучил эту марку, под нечто среднее между дамской шляпой без полей и сеткой для волос.
– Да, это она, – подтвердил Тейлор. – А еще она изображена, как вам, конечно, известно, на четырехцентовой марке 1923 года выпуска и на восьмицентовой 1902-го. И эта марка 1902 года, миссис Рот, стала первой маркой с изображением американской женщины.
– А ты это знал? – спросила у меня мать.
– Знал, – ответил я, и все неприятности, связанные для еврейской семьи с пребыванием в линдберговском Вашингтоне, оказались мною моментально забыты; я почувствовал себя так же замечательно и естественно, как в школе, когда перед началом занятий поднимаешься вместе со всеми на ноги и поешь национальный гимн, вкладывая в это пение всю душу.
– Она была воистину великой женой великого мужа, – сказал нам Тейлор. – Ее девичье имя было Марта Дэндридж. Вдова полковника Дэниэла Парка Кастиса. Ее детей звали Пэтси и Джон Парк Кастис. Выйдя замуж за Вашингтона, она принесла ему в приданое одно из самых крупных состояний во всей Вирджинии.
– Вот что я вечно внушаю своим сыновьям. – Впервые за весь день мой отец беззаботно расхохотался. – Подбери себе жену не хуже, чем у президента Вашингтона. Богатство – любви не помеха.
Посещение Маунт-Вернона стало самым счастливым эпизодом нашей поездки – то ли из-за красоты садов и угодий, деревьев, да и самого дома, высящегося на холме с видом на Потомак; то ли из-за непривычности здешнего убранства, мебели и обоев – обоев, о которых Тейлору нашлось что порассказать; то ли потому, что нам удалось увидеть с расстояния всего в несколько футов и кровать на ножках, в которой некогда спал Вашингтон, и бюро, за которым он работал, и шпаги, которые он носил, и книги, которые принадлежали ему и наверняка были им читаны, – то ли просто потому, что мы отъехали на пятнадцать миль от Вашингтона, округ Колумбия, где надо всем и во всем веял дух Линдберга.
Маунт-Вернон был открыт для посетителей до полпятого, так что нам с избытком хватило времени обойти все комнаты и пристройки, прогуляться по саду и даже заглянуть в сувенирную лавку, где я поддался искушению в виде ножа для вскрытия конвертов, представляющего собой точную четырехдюймовую копию мушкета со штыком периода войн за независимость. Я купил его, потратив двенадцать центов из пятнадцати, сэкономленных мною на завтра, в предвидении визита в Бюро по выпуску денежных знаков и ценных бумаг. В той же сувенирной лавке – но уже из собственных сбережений – Сэнди гордо приобрел иллюстрированную