– Ворона, миленькая, – сдержанно, в начале улыбки застыли мои губы, – ты скромно показываешь, что своими черненькими глазками не следила, не наблюдала, а все случайно состоялось? Что в чужую, в том числе и в человеческую, личную жизнь не вмешиваешься?
Минуты через три-четыре ворона выставила вперед грудку. И зашагала в моем направлении.
Я нечаянно отвела взгляд в землю. Хотя нечаянно ли? Скорее, отвела взгляд в землю преднамеренно, чтобы не смущать, не отвлекать, не озадачивать идущее мне навстречу, тонко реагирующее живое существо.
Но в сознании тут же мелькнуло предупреждение: ой, неприлично в сей решающий миг закрывать глаза – ворона может расценить это как нежелание общаться – надо срочно незаметно грамотно исправиться. Надо хотя бы видоизменить положение.
Подумалось: пусть бы восприняла птичка данный жест как поклон в честь ее персоны…
Голова моя поднялась вверх.
Ворона мягко взмахнула крыльями. Возвысилась над веткой. И на счет «раз» оказалась на макушке дерева.
Затем плавно и спокойно снова подлетела к моему дому. Углубилась в полете в пространство моего длинного балкона (выражаясь точнее, лоджии). И начертила в воздухе правильную окружность.
Через мгновение, другое приземлилась на проезжую часть улицы. Прямо на белый ладный кусок бумаги, выделяющийся на фоне темно-серого асфальта, который с раннего утра подметали дворники.
– Может, птица, после ночи, греет ноги на теплой чистой бумаге? – почему-то захотелось мне расценить именно так. – Или, может, тоже книгу собралась писать. Ножками. Длинным (длиннее диаметра ее головы), закаленным, словно выточенным и отшлифованным, надежным клювом.
Пока я улыбалась, ворона, оторвав широкую полосу бумаги, повернула ее рисунком вверх, на лицевую сторону. Это были обои.
– Ой! – полетел по улице мой голос.
– Обои!
– Какое счастье!
– Есть бумага…
Ведь на кухне, в антресолях, задвинутые «сто» лет тому назад поглубже да подальше, чтобы не мешали, спокойненько лежат-полеживают четыре с половиной рулона обоев! Давным-давно забытых.
Оставив балкон, я, где фигурным маршем, а где волнообразным вальсом, понеслась на кухню доставать обои.
Достала.
Очень часто радость сопровождается нежеланием рассуждать всесторонне, взвешенно. Соображалка отвлекается на приветствие и одобрение душевного удовлетворения. Радуется, что на душе праздник. И тоже солидарно присоединяется к торжеству. Начинает «праздновать», Заодно, пользуясь случаем, и вообще собирается погулять-отдохнуть. А значит, бросает работу, то есть, перестает думать.
Ведь совсем необязательно было мчаться за рулонами обоев сию минуту. Сначала я должна была на самом высоком уровне по-птичьи да по-человечески завершить встречу с вороной. Да угостить ее хотя бы хлебушком.
Казалось бы, веселье (если не вполне, то частично) подходит под определение положительного обновителя, причем с приливом положительных