– О, всё это я себе говорила, – ответила девушка. – Собиралась посвятить ему жизнь. Прозанималась почти два года. Пока ни заболела от этой жизни монахини: ни единой толики эмоций. Видите ли, я приняла яд. А возможно, он был во мне всегда.
– А что стало с ним, – спросила Джоан, – с ребёнком?
– Мать забрала, – вздохнула девушка. – Бедному малышу так было лучше. Я вроде как умерла, а мой муж уехал за границу. – Она издала короткий сухой смешок. – Мать приучила его видеться со мной раз в году. Они в нём души не чают.
– А вы чем занимаетесь? – уточнила Джоан, понизив голос.
– О, не стоит выглядеть такой напуганной, – рассмеялась девушка. – До этого и ещё не опустилась. – Её голос изменился. В нём зазвучала пронзительная нотка. Каким-то неописуемым образом она погрубела. – Я содержанка, – пояснила она. – А разве не все женщины такие?
Она потянулась к своей жакетке. Официант поспешил помочь и без нужды затянул дело. Она тоном холодной вальяжности пожелала ему «доброго вечера» и пошла к двери первой. На улице было уныло и тихо. Джоан протянула руку.
– Прощай надежды на счастливый конец, – сказала она с натянутым смехом. – Не смогли за него выйти, полагаю?
– Он звал, – с важным видом ответила девушка. – Не уверена, что сегодня это мне подойдёт. Уладив с тобой этот вопрос, они перестают быть обходительными. До скорого!
Она резко развернулась и торопливо пошла прочь. Джоан инстинктивно двинулась в противоположном направлении и через несколько минут оказалась на широкой хорошо освещённой и оживлённой улице. Мальчишка-газетчик кричал, расхваливая свои товары.
– Ужаснецкое убийство женщины. Потрясные детали. Экстренно, – монотонно повторял он охрипшим, безчувственным голосом.
Он торговал газетами, как пирожками. Изголодавшиеся покупатели даже не желали ждать сдачи. Она с комком в горле представила себе, сколько бы остановились и отдали деньги, если бы он кричал «Обнаружен новый сонет Шейкспира. Исключительная новость».
Через вращающиеся двери она различала грязные интерьеры, переполненные мужчинами и женщинами, освободившимися от тяжких трудов и обсуждавших свои вечерние радости. С разноцветных плакатов перед большими театрами и мюзик-холлами на неё лилась вульгарщина и непотребщина, соседствующие с объявлениями о том, что все билеты проданы. Из всех шумных углов сверкающие огни выпячивали качества виски или пива того или иного общественного благодетеля или знаменитости – ничего иного, похоже, люди не хотели и слышать. Даже среди тротуарных сирен, как она заметила, тихие и просто симпатичные оставались едва заметными. Повсюду блуждающие взгляды привлекали размалёванные и разнаряженные.
Она вспомнила щенка, которого ей кто-то подарил, когда она была ещё совсем девочкой, и как однажды она шла, обливаясь