лучше бы мне никогда не родиться! В третий раз посылаю к тебе челобитную, и всё тщетно! Царь, чем я тебя прогневил? Изменник ли я, или твой недоброхот? – Боже! Ты веси человческия помышления, исповедую Тебе, если в сердце моём залегла неправда, накажи меня ещё более. Я отовсюду обнесён, поруган безчестием, – без вины виноват! В пожарах и в огне, в бунтах и на ратном поле, повсюду я с торжеством нёс жизнь свою на смерть! Мечи врагов рубили меня, изсекали на мне глубокия язвы; но нынешния, во сто крат глубже и больнее, – оне неизцелимы! Кровь свою источил, кости изсушил, и не знаю чем умилостивить тебя. Юность свою растерял на службе, а на старости лет не имею утешения! В цветущие годы иные помышляют о будущем, чтоб им без нужды провесть остаток престарелых дней – а мне и этого, не удалось. Седина моя пожинает горькие плоды земнаго счастья. Я служил с честью и выслужил: поношение, голод и слёзы. – Еслиб я, холоп твой, предвидел будущее зло, давно бы избрал себе не эту поносную, но славную смерть. Будь столько милостив, как император Тит, оплакивавший тот день, в который никому не сделал добра. Или будь подобен тому из великих государей, который возлюбив правду, велел пред своим дворцом повесить колокол, чтобы все челобитчики, изгоняемые гнусными царедворцами от очей истины, могли ударять в звон. Вот пример: один хозяин согнал со двора старую и хилую свою лошадь; она, ходя около этого колокола, зацепилась хвостом и произвела звон. Услышав, государь, повелел представить к нему просителя; увидев же лошадь, он понял ея положение и велел отыскать хозяина. Когда он явился, государь спросил у него: зачем ты согнал со двора свою лошадь? – Тот отвечал: она старая, и теперь мне не нужна. И ты стар ныне, сказал ему государь, и не нужен боле мне; пока ты мог работать, я тебя держал, а теперь ступай вон! – Так и я, Государь, – стар, и потому не нужен боле. Не я ли работал с пользою в тайных советах, не будучи ещё причтён к высокому собору государской думы? Не я ли радел о благах отечества, подавал советы ко всему доброму, по долгу совести открывал злые замыслы? Обо всём я доносил и предостерегал: носил на себе все тяжести государския, правил работу правую, а ныне чем прогневил тебя? Мы холопи твои (здесь разуметь должно и сына его), просим у Вашего высокаго престола: услышь плачевную мольбу из той далёкой страны, где безпрестанно вздыхаем и стенаем. Преклони ухо милосердия на сугубо горькослёзную долю, нежели как пишу. Двоякий страх овладевает мною: голод грозит смертью, а смерть страшит неоправданием! Я заточён на последней черте к морю; сижу под сильной и жестокой стражею; ни от кого нет помилования, ни заступления, кроме тебя, Государь. Повели разсмотреть дело моё по правде».
Терещенко А. Опыт обозрения жизни сановников, управлявших иностранными делами в России. Ч. 1. СПб. 1837. С. 121
Страдая в Пустоозерске, Матвеев всё писал и писал к Царю Феодору: «Государь! юность моя протекла в походах, в сражениях, в смертной опасности, а старость не имеет пристанища. Враги мои выдумали, будто бы я в сношении с злыми духами; они могли уловить простоту народную, но Вера наша опровергает их клевету. При деде твоём Царе
