Черных налил себе еще конька, но пить передумал.
«Давно уж сердце никуда не просится, но почему-то продолжает биться»,– вдруг вспомнил какую-то бардовскую муть.
Прошлое осталось в прошлом, хотя он все помнил и не собирался забывать. Но, может, сердце бьется не зря? Может, он что-то вымолил у судьбы, только нужно поверить в это?
Так Владимир Иванович сидел еще долго, рассматривая вишневые, в прожилках, листья заморских растений.
«Зачем?– наконец, спросил он себя,– права девочка Василиса, поздно уже менять себя, пусть все остается, как есть».
Черных опять погладил Найса, пес лизнул ему руку и не сдвинулся с места, приглашая хозяина еще отдохнуть.
– Пошли спать, Найс,– позвал собаку Владимир Иванович и поднялся с кушетки.
Укладываясь в постель, опять вспомнил запах и вкус этой маленькой пугливой птицы по имени Вася. С тем и заснул.
…Утром уже не вспомнил ни о своей тоске по любви, ни о пугливой птице Василисе.
Праздник закончился, Владимира Ивановича ждали дела.
Весь последний год он сворачивал бизнес. Российские компании Черных подготовил к ликвидации, а их число перевалило за двадцать еще семь лет назад. В зарубежных компаниях он вышел из состава учредителей. Не все получалось, как он хотел, но с потерями Владимир Иванович мириться не умел.
Главным финансистом в его бизнесе был Морозов, с которым Черных связывали самые прочные отношения: у обоих друг на друга был собран компромат, которым интересовалось Управление по борьбе с экономическими преступлениями и ФСБ. В любое время можно было хорошо поторговаться и сдать этим структурам сообщника. От решительных действий обоих удерживало чувство самосохранения: если один сдаст другого, то сам живым не уйдет, расправятся либо свои, либо чужие. У компрометирующих документов была совсем другая задача, это было «насильственное понуждение к миру».
Сейчас Черных хотел больше всего на свете отойти от дел, зажить тихой, спокойной жизнью с рыбалкой, охотой, баней и сеттером по кличке Найс. Можно было осесть в любой точке планеты, но Черных был потомственным казаком и его, как магнитом, тянуло на историческую родину, «к отеческим гробам». Да и Олина могилка не отпускала.
За эти долгие пятнадцать лет злость на систему притупилась, желание мстить перестало быть маниакальным. Черных уже не часто вспоминал разочарование и бешенство, которые толкнули его тогда перейти черту. Все забывается, и боль с обидой тоже. Девочка Вася напомнила ему, что жизнь проходит, точнее, вот-вот пройдет.
Счета в европейских банках уже давно позволяли Владимиру Ивановичу курить бамбук, но партнеры не отпускали. Жадность тех, с кем он работал, поражала даже его, и не давала выйти из бизнеса цивилизованно. Первым, самым незначительным препятствием оказался