А необычная ночь между тем только начиналась.
– Главное впереди, – пояснил Бовуар. – Только что показанный нам ритуал Рада[54] почти идентичен поклонению дагомейским богам. Для гаитян эта Рада воплощает постоянство тёплых чувств и тепло нашей праматери Африки. В районе Порт-о-Пренса преобладают демоны новой породы, взращённые на крови и оковах колониального прошлого. Мы называем их Петро, в них клокочет бесстрашие и ярость, позволившие сбросить кандалы рабства. Как вы могли заметить, ритмический рисунок ударных и хореография танцев весьма отчётливы. Рада попадает в такт, а Петро бьют наперекор, резко и безжалостно, как удары кнута из недублёной кожи.
Духи появились снова – в огне, окружающем столп пото митан. Одержимую пронзил единый спазм, рухнув на колени, она взывала на каком-то древнем наречии. Затем она выпрямилась и завертелась волчком, сужая круги, пока не рухнула прямо на жаровню. В этом положении она пребывала недопустимо долго, пока не отпрыгнула, всколыхнув целое облако искристого пепла.
Замерев, она уставилась на пламя и закаркала вороной. Потом снова склонилась над ним. В руках у неё оказались две горящие головёшки, ударив одной о другую, одну она выронила, и принялась лизать ту, что осталась в руке, и сладострастно льнула к ней языком. В её губах оказался зажат уголёк размером с райское яблоко. Кружение возобновилось. Трижды обойдя вокруг столпа, она упала в объятия жрицы, так и не выронив то, что держала во рту.
По завершении церемонии Бовуара окружили с расспросами зрители, но меня больше интересовало кострище у подножия столпа. От него всё ещё веяло жаром. С помощью двух щепок я выудил оттуда непогасшую головёшку.
– Вы удивлены?
Я обернулся. Голос принадлежал одной из унси. Белое платье на ней не успело подсохнуть от пота.
– Ещё бы! Это поразительно.
– Лоа силён, огонь перед ним бессилен.
Сказав это, она направилась к столу Бовуара. Её английский был безупречен. Со мной говорила Рашель – шестнадцатилетняя дочь хозяина дома. В её походке сквозило продолжение ритуального танца.
Я вернулся в отель, словно меня там не было несколько дней. В ночные часы здание смотрелось по-иному. При свете дня это был белоснежный теремок, хрупкий и приглядный – пряничная фантазия башенок, куполов и окутанных шёлком минаретов, колеблемых порывами морского ветра. За полдень старая древесина распухала от влажного зноя, в воздухе веяло штормом. После ежедневного ливня происходило омоложение фасада, от него снова веяло чистотой и уютом на фоне тропического заката. Теперь же, под тусклой луной, он напоминал гиблое место. От заросшего дворика и ворот, от захлопнутых ставень,