Ночной город. Карусель огней; она зажмурилась, переживая новый приступ головокружения. Что это с ней? И где книга, неужели она оставила ее на диване в приемной? Как глупо…
«Мы знаем, что зачать ведьму может любая женщина, сколь угодно добросердечная. Мы знаем, что дети невинны, и ведьма осознает свою злокозненную суть, только начав кровоточить…»
Ивга прерывисто вздохнула.
– Паршиво? – спросил инквизитор, не поворачивая головы.
Она, тоже не глядя, кивнула.
– Прости. На самом деле ты должна бы несколько часов валяться без сознания… Во всяком случае, те наши подруги, что перевели оперный театр в разряд погорелых, валяются до сих пор…
Ивга сглотнула. Ей было неприятно вспоминать.
Во дворе дома на площади Победного Штурма старушка прогуливала свою собачку; в квартире на втором этаже заканчивала работу веселая домработница, и взгляд, брошенный ею на Ивгу, не оставлял простора для толкований.
Улучив минутку, Ивга привстала на цыпочки и просительно заглянула инквизитору в глаза:
– Скажите ей… А то она переживает, бедная, что у вас такая оборванная и некрасивая любовница. Она не понимает, как это вас угораздило…
Некоторое время инквизитор оценивающе смотрел на нее. Потом приподнял уголки губ:
– А тебе что, стыдно? Если тебя считают моей любовницей?
Ивга вздохнула:
– Вам по рангу положены ухоженные женщины. Разве нет?..
Старый лум говорил с женщиной. Издали Клав обознался, приняв ее за Дюнкину мать, и успел трижды покрыться потом, прежде чем понял свою ошибку. Дюнкина мать была моложе и жестче – а эта женщина казалась усталой и оплывшей, как догоревшая свечка. Лум говорил и говорил; женщина медленно отвечала, еле заметно кивала тяжелой головой, и покатые плечи ее, кажется, чуть-чуть расправлялись – хотя, конечно, Клав мог и ошибиться.
Потом женщина слабо пожала руку старика, тяжело поднялась со скамейки и двинулась прочь, почти касаясь земли дорожной сумкой в опущенной руке. Некоторое время лум глядел ей вслед, потом обернулся; рядом неподвижно стоял угрюмый, напряженно молчащий парень.
Минуты три оба следили за крупной белкой, выписывающей спирали вокруг темного дубового ствола.
– Я нуждаюсь в утешении, – сказал парень глухо.
Лум пожал плечами:
– Я здесь для того, чтобы утешать… Но тебе я вряд ли смогу помочь… Клавдий.
– А вы попытайтесь, – тихо попросил парень. – К кому мне еще идти?..
Лум помолчал, откинувшись на спинку скамейки. Проводил белку взглядом, вздохнул:
– Я… предупреждал тебя. Ты не послушал.
– Не послушал, – согласился Клав. – Не мог послушать… Повторилось бы все… – его передернуло, – повторилось бы – не послушал бы снова.
– Жаль, – глухо проронил старик. – Ты сильнее многих… и ты непростительно слаб.
Клав ожесточенно вскинулся:
– В чем моя вина?