Аля уловила вдруг в застывшем воздухе какое-то движение, повернулась и в проеме двери увидела улыбающегося Бориса. «Ну, конечно, это рай, где же еще она могла с ним встретиться».
Борис мягко вошел в комнату, словно вплыл по воздуху, неся впереди себя резной поднос, заставленный чашками и чем-то еще, от чего шел божественный аромат. Аля ущипнула себя за руку, неужели это не сон и не загробный мир, и она видит того, кого не могла забыть все эти тяжкие годы, несмотря на похоронку. Борис поставил поднос на маленький столик на колесиках, стоящий возле кровати, опустился перед ней на колени, положил свои широкие ладони на одеяло, которым Аля была укрыта, и сказал просто, как будто они расстались только вчера:
– Здравствуй, моя любимая.
У Али вдруг забилось сердце так, что, казалось, одеяло поднимается на груди в такт его ударам. От его голоса, слегка хрипловатого, и такого родного перехватило дыхание:
– Я… я… – Она пыталась что-то сказать, но в пересохшем горле рождались только невнятные звуки. – Я… ждала… тебя…
Борис приподнял лежащую поверх одеяла тонкую руку и прижался к ней губами.
Слезы подступили к глазам, она хотела сдержать их, но не смогла. Тогда Борис наклонился к ее лицу и начал целовать, ловя губами слезинки.
Она обхватила руками его голову, с такою же, как раньше, густою копной волос, но уже изрядно тронутых сединой, и судорожные рыдания сотрясли ее тело.
Борис молча гладил вздрагивающие плечи, и от его сильных рук вливалось в Алю такое успокоение, что она постепенно затихла.
Вглядывалась в его до боли знакомое, но в чем-то изменившееся лицо и отмечала про себя жесткие складки у рта, морщины на лбу и косой шрам, уходящий куда-то за ухо. Лишь глаза оставались такими же озорными и веселыми.
Сколько же лет, Боже, сколько лет они не виделись, десять, всего десять, а кажется, целую вечность. За эти десять лет они прожили целую жизнь. Они изменились, они стали другими, но то, что их соединило когда-то, не изменилось ничуть. Наоборот, это чувство перебродило за годы, и из молодого, ординарного вина настоялось крепкое, густое и хмельное. И они пили его сейчас, и каждая клеточка их тел внимала и впитывала этот необыкновенный, божественный напиток.
Борис целовал губы, шею, грудь, и от этих поцелуев Аля напряглась, и ее забывшее мужскую ласку тело рвалось навстречу этим жадным губам, этим быстрым горячим рукам, этой мужской тяжести, которую она хотела ощущать бесконечно.
Борис сбросил с себя одежду и осторожно снял с нее платье, в котором она выбежала из дому за молоком. Она не почувствовала никакого смущения от того, что ее рассматривает ставший за десять долгих лет чужим, но навсегда оставшийся родным человек.