«И верю, был я в будущем». Варлам Шаламов в перспективе XXI века. Л. В. Жаравина

философом-культурологом Ю. А. Шрейдером. Переписка с ними, какие Б. Л. Пастернаком, НЯ. Мандельштам, И. П. Сиротинской, А. И. Солженицыным (до разрыва отношений), Н. И. Столяровой, Ф. А. Вигдоровой, отдельные тонкие суждения в письмах к другим адресатам, является для нас ценнейшим источником шаламовских воззрений на природу и назначение искусства. Навыки литературоведа-профессионала были необходимы Шаламову и в процессе рецензирования «самотека», поступавшего, в частности, в редакцию журнала «Новый мир», где он одно время работал. Однако писатель имел собственное мнение «о многих предметах» литературной жизни (6, 327–328), которые, как правило, не совпадали ни с мнением даже опытных «новомирцев», ни с требованиями членов редколлегий литературно-художественных изданий, куда он относил свои произведения. В большинстве случаев от него требовали большей мягкости в описании лагерных порядков, т. е. идеологических «поправок», на которые автор «Колымских рассказов» пойти не мог.

      Видимо поэтому он в высшей степени положительно воспринял структуралистские изыскания Е. М. Мелетинского, А. К. Жолковского, Ю. М. Лотмана и, даже собираясь в Ялту на отдых, взял с собой только что вышедший сборник «Структурализм: “за” и “против”» (М., 1975), по уровню доступный далеко не каждому литературоведу-профессионалу. «Я приветствую математическую лингвистику, приветствую семиотику. <…> Уже то, что есть какой-то новый подход к литературным проблемам, к поэзии и прозе, оригинальных разрешений – важно бесконечно», – писал он Ю. А. Шрейдеру (6, 542). Сам Шаламов увлеченно работал над «стихотворческими трактатами» (6, 520), где явно доминировал теоретический аспект: «Подтекст стихотворения», «Национальные границы поэзии и свободный стих», «Природа русского стиха», «Сергей Есенин под звуковым лучом» и др. Все это писалось «не в стол», не для себя, но с расчетом на широкую профессионально ориентированную аудиторию, в том числе на публикацию в академических «Вопросах литературы», которые, однако, отказались от одной из работ уже на стадии верстки (6, 557). Тем не менее из материала, иллюстрирующего принцип звуковой организации поэтической речи, Ю. А. Шрейдер сделал две статьи и вел переговоры о возможности их размещения в одном из тартуских семиотических выпусков (см.: 6, 557). Сохранилось письмо и самого Шаламова к Ю. М. Лотману, в котором писатель предлагал для публикации «кое-какие записи по вопросу о поэтической интонации» и собственные стиховедческие разборы некоторых стихотворений А. Межирова (6, 594).

      Подобный интерес к тартуско-московской школе филологов закономерен еще и потому, что структурно-семиотический подход возродил многие идеи формализма 1920-х годов, причем на уровне, вполне соответствующем западноевропейской науке, что потребовало введения непривычной терминологии в традиционный понятийно-категориальный аппарат. Новый взгляд на проблемы искусства стал, по определению Шаламова, «свежей водой для ртов, пересохших от марксизма» (6, 542).

      Таким образом, если мы назовем Шаламова писателем-литературоведом,