Отец поднимался на третий этаж, открывал дверь и сразу же направлялся на кухню. Вываливал дефективную картошку под чугунный радиатор отопления. И победительно, с чувством хорошо проделанной работы укладывал организм на диван.
Помни: противник подслушивает!
В конце 60-х у нас в городке наставили вдоль тротуаров стенды наглядной агитации. Стенды напоминали летящее по ветру знамя, но из самолетной дюрали. Начали с территории возле плохо оштукатуренных, линялых, некогда терракотовых бараков. Из осыпавшейся штукатурки там проглядывала дранка. Бараки благозвучно именовались «арабскими домиками» (их построили для египетских летчиков, проходивших обучение в военном училище). К тому времени там бедовали бесквартирные офицеры, но не училища военно-транспортной авиации, а завода. По совместительству в домиках располагался клуб, библиотека и здравпункт.
Один стенд требовал сурово: «Свято храни военную и государственную тайну!». Я бы рад, но хранить было нечего.
Другой мне понравился сразу и безоговорочно: написанный рукой старательной и неуверенной, он был красив и многозначителен. Красным по синему— и с белым обрамлением вдобавок, в две строки – «Не говори все, что знаешь. Но знай все, что говоришь!».
Еще один на ту же тему: перерисованный старый плакат – работница в косынке, глаза тревожные, палец у губ и подпись: «Помни, противник подслушивает!». Транспарант с напоминалкой белыми буквами на черном фоне размещался на всей аппаратуре, с которой военные имели дело.
Домохозяек собирали в клубе и читали лекции о международном положении. Они выходили оттуда собранные и решительные, со скомканными платочками в руках, некоторые с красными пятнами праведного гнева на лицах.
Самодельные плакаты – плод усилий политотдела и коммунально-эксплуатационной части – неустанно напоминали об ужасах американского империализма, нашедших свое воплощение в рыжей козлоподобной бородке Дядюшки Сэма. Вьетнамцы в соломенных широкополых шляпах опасливо прятались за пальму и были неразличимы. Зато мерзавец в цилиндре проглядывал сквозь витрину магазина на первом этаже двухэтажного дома, построенного еще пленными немцами. Изрядно смахивал на Мефистофеля. Некоторые его долго разглядывали, зло всегда притягательно. Развлечений в то время было немного.
Следующий за каждой мобилизационной газетной передовицей (газеты к нам приходили на третий день после выхода) приступ экзистенциального ужаса заставлял жителей скупать серые макароны. Их заворачивали в такого же цвета грубые бумажные