Первый полицейместер. Антон Де Виер – окружение и эпоха: «Верховный тайный Совет». Алексей Виноградов

более для общего блага, чем в своем собственном интересе, она не боится все до нее касающееся отдать на их просвещенный суд; и что не только позволяет им совещаться, но даже приказывает тщательно обдумать все, обещая с своей стороны принять их решение, каково бы оно ни было.

      Собрание удалилось в другую залу, двери которой заперли. Князь Меншиков открыл совещание, обратившись с вопросом к кабинет-секретарю Макарову: не сделал ли покойный император какого-нибудь письменного распоряжения и не приказывал ли обнародовать его? Макаров отвечал, что незадолго до последнего своего путешествия в Москву государь уничтожил завещание, сделанное им за несколько лет перед тем, и что после того несколько раз говорил о намерении своем составить другое, но не приводил этого в исполнение, удерживаемый размышлением, которое часто высказывал: что если народ, выведенный им из невежественного состояния и поставленный на степень могущества и славы, окажется неблагодарным, то ему не хотелось бы подвергнуть своей последней воли возможности оскорбления; но что если этот народ чувствует, чем обязан ему за его труды, то будет сообразоваться с его намерениями, выраженными с такою торжественностью, какой нельзя было бы придать письменному акту. Когда Макаров умолк, архиепископ Феофан, видя, что вельможи не согласны в мнениях, обратился к собранию с просьбою позволить и ему сказать свое слово. С трогательным красноречием указал он присутствовавшим на правоту и святость данной ими в 1722 году присяги, которою они обязались признавать наследника, назначенного государем. Некоторые возразили ему, что здесь не видно такого ясного назначения, как старается представить Макаров; что недостаток этот можно признать за признак нерешительности, в которой скончался монарх, и что поэтому вместо него вопрос должно решить государство. На такое возражение Феофан отвечал точною передачею слов императора, сказанных у английского купца накануне коронования императрицы, которыми его величество, открывая свое сердце перед своими друзьями и верными слугами, подтвердил, что возвел на престол достойную свою супругу только для того, чтоб после его смерти она могла стать во главе государства. Затем он обратился с вопросом к великому канцлеру и ко многим другим, при которых сказаны были эти слова, помнят ли они их. Отдавая долг истине, те подтвердили все приведенное архиепископом. Тогда князь Меншиков воскликнул с жаром: «В таком случае, господа, я не спрашиваю никакого завещания. Ваше свидетельство стоит какого бы то ни было завещания. Если наш великий император поручил свою волю правдивости знатнейших своих подданных, то не сообразоваться с этим было бы преступлением и против вашей чести, и против самодержавной власти государя. Я верю вам, отцы мои и братья, и да здравствует наша августейшая государыня, императрица Екатерина!» Эти последние слова в ту же минуту были повторены всем собранием, и никто не хотел показать виду, что произносит