Мне кажется, сейчас по крайней мере наиболее характерным названием изо всех приведенных – это «раздвоенные», лучше сказать «раздваивающиеся». Это действительно люди, почти всегда, в каждый момент, представляющие две противоположности мысли, два чувства и желания: противоположные мысль и дело, противоположные чувства и дела, противоположные чувства и желания и т. д.
Вот они:
У тебя в чем-нибудь удача, ты – рад, чудак! Удача – случайность: твоя удача – только один момент жизни, за него, наверное, будут опять неприятности. Глупо забывать это, подобно ребенку.
Радость разбита; тебе досадно, тебе тяжело, ты предаешься отчаянию по поводу какого-нибудь затруднения, но от тебя, от твоего я, отделилась часть, которая с улыбкой посматривает на другую часть, страдающую. A-а, попался, дружок! Посмотрим, как ты выдержишь? И чего разнюнился! Ведь не век же это будет, жизнь так переменчива.
В этом дружеском и философском отношении к самому себе есть потеха.
Твои рассуждения привели тебя к известному решению относительно известного предмета. Решено: ты должен верить ему. И тут же начинается ряд новых соображений: может быть, ты не знаешь всего того, что надо знать для правильного решения; а может быть, ты находишься под особенным впечатлением, которое тебя секретно располагает к известному решению; может быть, наконец, твои умственные способности урезаны, ограничены природой, а может быть… и вот сейчас ты завяз и, очевидно, уже боишься клясться своим решением. Друг милый, ты еще погоди.
Ты обдумываешь известный предмет. Дело начинается с черной работы. Не блестящие, отдельные разрозненные факты, поспешно часто вновь отбрасываемые, заключены (э, э, что-то идет плохо!)… как заключены, это глупо! А ум-то не из бойких. Но подвернулся подходящий факт, блеснула хорошая мысль. А, а, пошло! Право, какой я чудак! Дело немножко запуталось, а я уж и струсил. Теперь все будет хорошо. Тут снова затруднения оказались, факты несогласованные. О! Дурак! Ты радовался там, где ошибка и т. д.
Одна часть головы работает около предмета, другая всячески теребит ее. Этих примеров достаточно.
Писать это также трудно, как и читать. Вероятно, читали вы «Подростка» Достоевского? Ведь весь роман рассказан от лица раздвоенного человека и оттого он так ужасно читается. Мне кажется и с публикой, и с критикой случился забавный казус. Достоевский взял и исполнил громадный труд: изобразил ряд событий, как представляется раздвоенному человеку, заставивши рассказывать этого человека самого; так как раздвоенные люди – тяжелые люди, то и рассказ его вышел тяжел, значит Достоевский представил самоедов такими, каковы они есть, а публика и критика сообразила так: роман тяжелый, трудно читается, значит плох.
Итак, из приведенных примеров ясно, что человек постоянно двоится. Очевидно, справедливо назвать его и самоедом: он ест свою радость, ослабляет работающую мысль и т. д. Я задаю себе следующий