Кольцов поймал себя на том, что, стоя на эскалаторе, разминает в пальцах свободной руки сигарету. Едва слышно хмыкнув, он убрал сигарету обратно в карман. Там, в кармане, сигарета вдруг уперлась и ни в какую не захотела лезть в пачку, откуда ее минуту назад достали. Некоторое время Кольцов, перекосившись на бок, молча сражался с норовистой сигаретой, а потом мысленно плюнул и оставил ее в покое: сломается, и черт с ней, в самом-то деле…
Ему очень кстати вспомнился случай, имевший место года полтора назад. Его, офицера ФСО, разыскал и слезно умолял о помощи давнишний знакомый, с которым Кольцов не виделся без малого десять лет. У того возникли крупные неприятности из-за сущего пустяка: пребывая в легком подпитии, он вышел на перрон из вагона метро и машинально закурил, а когда его стали вязать дежурные менты, что-то не то сказал лейтенанту, а может, даже и толкнул кого-нибудь. Словом, шили ему чуть ли не террористический акт, и замять инцидент, к немалому удивлению Кольцова, удалось с трудом – честно говоря, если бы не помог все тот же полковник Славин, не удалось бы вовсе. Помнится, тогда, за бутылкой водки заново переживая перипетии оставшегося позади глупого недоразумения, Кольцов хохотал до упаду. Умом-то он, конечно, понимал, что ничего из ряда вон выходящего тут нет: выпил человек, расслабился, частично утратил контроль над собой, да еще и задумался, наверное, о чем-то, вот и вышла с ним мелкая неприятность. Но, понимая теоретическую возможность такого происшествия, представить себя самого на месте главного героя этой сценки Кольцов был не в состоянии. Жесткий и даже жестокий самоконтроль был основой его поведения, краеугольным камнем характера, отцом и матерью всех его привычек и внешних проявлений.
Физически ощущая на себе пристальные взгляды упрятанных под потолком видеокамер, Кольцов вынул руку из кармана, положил ее на резиновый поручень, а когда подошел его черед, спокойно сошел с эскалатора. Стоявший у выхода на перрон сержант милиции скользнул по его лицу равнодушным, ничего не выражающим взглядом и отвернулся, сосредоточившись на тетке с газетами. Из этого следовало, что манипуляции Кольцова с незажженной сигаретой либо остались незамеченными, либо были признаны недостаточно хулиганскими, чтобы к нему прицепиться. Кольцова это вполне устраивало: ментов он не жаловал, и пускаться с ними в какие-то дебаты, размахивать служебным удостоверением и попусту тратить время и нервы не было никакой охоты.
Двигаясь в плотной толпе усталых, раздраженных